В последних словах звучала гордость. Колдунья замолчала, пытаясь уяснить, как начало беременности связано с "орет и писается". Этим перерывом воспользовалась Сущность.

– Итак, мы несколько отвлеклись от главного. Текущий баланс свершений. Воин – семь целых шестьдесят четыре сотых процента. Вор – два целых восемнадцать сотых процента. Жрица – или Клирик? – ноль целых пять десятых процента.

– А чего у рыжей так мало? – возмутился Воин. – Она вон вроде не в цепях…

– А ты не помнишь? – удивилась Сущность. – Ну не буду рассказывать. Это уже вмешательство получится. Скажу только, что абы кого в Монголию на показ Великому Хану не возят.

– А какая разница? Если в плен попался? – Воин грустно прозвенел цепями. Он пытался думать, а с его интеллектом, что в игре, что в реальности, это было очень печально. И сам процесс, и последствия. Но печальный и почти мелодичный звон цепей Клирику невольно напомнил…

– А ну‑ка, орочья башка, скажи: "Во имя всего святого, Монтрезор!"

– Зачем?

– А затем. А еще приляг. И руки над головой в стороны разведи…

– Лучше ноги, – хихикнул Вор.

– Зачем? – переспросил Воин.

– И чего только не приходится таскать с собой порядочной девушке, – с этим комментарием на свет божий появился аккуратненький геологический молоток, – помимо приемного дитяти! Хорошая, кстати, вещь. И образец отколоть. И в лоб засветить. И кольчугу пробивает только так.

– Так нельзя.

Воин просветлел лицом – дошло. Лег на каменный пол, как сказали. Клирик встал рядом с ним на колени, примерился… Все‑таки обернулся к Сущности.

– Можно. И что ты со мной сделаешь? Из царевны в лягушку превратишь? Про русский принцип – сам погибай, а товарища выручай – слышать доводилось? Да и интереснее же! Будем считать, что цепи разорваны в припадке боевой ярости. Мне вот, например, ужасно любопытно, что может сделать полуорк раскованный с полусотней монголов из гвардейской тысячи Бату‑хана… Ты учти, рубить буду посередине. Так что оружие у тебя выйдет коротковатое. Ну что, готов?

– Угу.

– Руби, чего ждешь.

– Скажи: "Во имя всего святого, Монтрезор!"

– Глупости. Руби.

– Скажи. И тихо позвени цепями. Бубенчиков, жаль, нет.

– Ты что, того? С прибабахом?

– Конечно, того. После трех месяцев девушкой.

– Нелюбленой, – встряла Колдунья, – или беременной. Не пойму…

– Вот‑вот. И вообще, я эльфийка. Ди‑и‑ивная. Мне положено быть того и с прибабахом. Говори. Жду.

– Бред какой‑то.

– Бред. Ну не хочешь…

– Хочу.

– Говори. И не забудь печально звякнуть цепями. Обязательно тихо и печально.

– Во имя всего святого, Монтрезор! – звон вышел громким и возмущенным, но Клирик решил не придираться.

– Да, во имя всего святого! – провозгласил он и обрушил геологический молоток на облюбованное звено. Клирик никогда не любил рассказов Эдгара Аллана По. И с Брэдбери тоже не во всем соглашался. С первого удара цепь не подалась – но зазубрина осталась внушительная. Оставалось долбить.

– Премии за деяние не жди, – склочно вставила Сущность между равномерными ударами.

– Сумасшедшая, но наша, – объявил Воин. Немного подумал. – А раз наша, так прочее побоку. Кстати, как у тебя дела, рыжуня?

– Ноль пять процента, – напомнил Клирик. Бил он не слишком сильно, но точно, и Воин, который одно время подумывал забрать инструмент да покончить с цепью одним ударом, решил оставить дело специалисту… Все‑таки Клирик очень многое успел перенять у Лорна ап Данхэма. Даже не осознавая того.

– Прискорбно, – отозвался Вор, – но в женском теле ожидаемо. Хотя уже за одно то, что ты ухитрилась оставаться девственницей три месяца, лично я бы дал процентов шестьдесят. Я вот на грани Возрождения, Америку еще не открыли… И то. Дикость и разврат, уж поверь собственному психоаналитику его святейшества Иоанна Двадцать третьего… А у тебя там темные века!

– Но это ж двадцатый век… Или я что‑то не так понимаю, или ты прибился не к папе, а к антипапе. Постой, постой… Уж не к Балтазару ли милейшему, к Коссе? На могиле которого постоянно приписывают: "Бабник и пират?"