– Все так плохо?

– Ну почему? Голос у вас бесподобный, почтения к авторитетам никакого. Я начинаю верить, что со временем у вас получится даже воплотить несбыточное. Но придется для этого слушать старого, мертвого композитора. И терпеть его выходки. Учить котят плавать – мое любимое занятие. Так что, если решитесь принять услуги учителя‑призрака, считайте, поступили в консерваторию заново.

– Я в ней и не училась.

– Да? Тогда вы очень наглая. И я не буду тратить на вас свои силы. Пока не дозреете, разумеется. Вот после милости прошу. А до тех пор извольте учиться у господ попроще.

– Откуда я их возьму? Знаете, где я сейчас живу?

– Неужто в Сибирии? Неважно. Меня же вы где‑то взяли? Ну и консерваторию присните… Что с вами?

Голос его стал неразличимо далеким. Исчезло все – кроме горя и обиды. И тогда Клирик все‑таки разревелся.

Когда Немайн запела, рядом оказались Бриана и Луковка. Начинающая целительница испугалась, хотела убежать – заткнуть больной рот не позволяла клятва Гиппократа.

– Успокойся, – сказала Нион. – Она поет не нам. Тому, кто ей снится. И вообще если бы Неметона пела так, что своим достается, кто ее на войну бы брал? Кто бы ей о победе молился? Не бойся. Лучше посиди послушай.

И сама стала слушать. Пела сида едва слышно, невнятно, на незнакомом языке, немного напоминающем лающую речь саксонских послов. Голос то звучал нормально, по‑человечески, то взмывал ввысь, тут же ломаясь в больном горле… Наконец, замолчала.

– А я ее песню второй раз слышала, – похвасталась Нион, – а впервые, когда она на Гвиновом холме пела.

– Все говорят – молилась, – буркнула Бриана. – И вообще, мне Немайн нравится. Но сейчас петь ей вредно.

– Когда молилась – пела задушевно… – Нион говорила о своем, о слышанном. Как о настоящем.

– Я думала, у нее голос низкий, волнующий, мягкий. А это не голос, это нож. – Бриана поправила одеяло.

– Ну да, нож на врагов… Ой!

Немайн всхлипнула и прикусила губу. Кровотечения к этому времени прекратились, так что особой беды в том не было. Потом на глаза сиды навернулись слезы. А потом она начала плакать. Плакать, плакать и плакать. Просто слезы, стекающие из‑под сомкнутых ресниц. Без конца, и сколько же их!

– Это не может быть просто так, – заявила Бриана. – Это вообще не похоже на болезнь.

– Позови Анну – предложила Нион, – остальным пока не говори. Вдруг испугаются, а это только дурной сон. О несбыточном или минувшем.

Когда Бриана вышла, Нион тяжело вздохнула. Остановила накапливающуюся на губах богини кровь. Этого Бриана не поняла, а Анна не должна была увидеть. Все‑таки маленькая пророчица часто и помногу слушала разговоры мудрых людей. Если богиня поет во сне, прикусила губу, заплакала, по отдельности это ничего не значит. Но раз все вместе – будет война. Не маленькая. Не легкая. Не победоносная. Если не помешают. Старая формула пророчеств. А кто мешать будет?

Это стоило ему очень дорого. Или очень дешево – как посмотреть. Пришлось рассказать много секретов – и еще больше обещать раскрыть потом, убедившись, что печь, созданная по словам богини, работает. Но устоять друид‑кузнец не мог. Вперед толкали страсть к знаниям, любовь к огню и металлу, и к тайне конечно. Вот и пришлось менять много маленьких тайн на одну большую. Ибо лучше установить суть той, у кого отец – бог всех ремесел, никак нельзя. Это человека узнают, взглянув в лицо. Богов определяют по делам. А потому друид менял тайну на тайну – и преуспел. Удалось пронять большинство валлийских мастеров. В рот смотрели! Кроме одного. Лучшего. Который против присутствия ирландского мастера тоже не возражал.

– Немайн все равно разнесет, – заметил он, – это не секрет гильдии. Это подарок сиды кузнецам. Вообще всем. Но первую плавку проведем без чужих глаз. А то неловко. Вдруг получится не сразу?

Оставалось согласиться с его мудростью и смотреть, что покажут. Оно и верно – Немайн наверняка рассказала бы все и ирландскому кузнецу, если б не болела. На секреты мастерства она щедра всегда. Придумала колесницу – не оставила для себя, все ездят. У кого хватает денег, конечно. Придумала арфу – не стала держать в секрете. Теперь вот слегка улучшила свои старые творения. А ковать железо или пахать землю она ирландцев не учила. Этим другие боги занимались. Валлийцы уверяли – младшие братья Немайн. Друид помнил – не братья. В дети годятся. И родня – если по мужской прямой линии считать, так в шестом колене. А если всякое родство учитывать, так и не разберешь. У богов и инцест в порядке вещей, а уж брак во втором или третьем колене родства – дело обычное. А потому, кто кому и кем приходится, ох и нелегко разобрать.

Выяснилось – плавильня стоит за городом. Непочетно, но огонь… Король, не дозволивший пробовать новое дело внутри городских стен, получался кругом прав. Город деревянный, тут и привычную кузницу перенести захочешь. А новшества оказались истинно божественного размаха, это не висюльки для ног к седлу привесить. Печь и на печь‑то непохожа. Ничего высокого. Длинная канава, выложенная кирпичом. Погреб, только дома сверху нет. Пригласили зайти внутрь. В печь! Сказка, да и только. Внутри оказались глиняные толстостенные тигли. В тигли закладывали не руду вперемешку с древесным углем, как привычно. Для начала – формы, из той же глины. Выходило, собираются лить железо. Как медь или свинец. Тут друид сам чуть рот не раскрыл да палец внутрь не сунул, как дите. А кто он еще и выходил‑то перед богиней? Но смотрел дальше: удивлению пределы есть, но не любопытству, тем более непраздному. Камбрийцы расположили над формами куски хорошего, прокованного железа. И что‑то еще, на железо только похожее. Но хрупкое. Даже показали насколько. Новое слово "чугун".