– Но я–то хороший…

– Ты хороший. Так сними ленту. Все тебе продадут. Не хочешь? А ведь если твои горожане–соседи поссорятся с твоей горной родней, тебе придется выбирать. Если ты, конечно, их не помиришь.

– Но старшина…

– Я сказала. А старшина служит клану, не клан старшине. Или у верховских уже не так?

Перехватила посох поудобнее и побежала дальше. Смотритель ветряка глядел вслед, пока сида не завернула с прямой улицы на круговую, потом вздохнул. Потрогал пальцами ленту. Потеребил. И решительно зашагал в сторону рынка.

Новый день, заведение старое. Стены потрепаны, внутри из горожан лишь крепкий народ, что не опасается горских кулаков. Ни пледов, ни клановых лент: под булавками и фибулами цвета города – как на знамени баталии во время учений. Белый – цвет друидов и сиды. Небесный – цвет Богородицы. Купола над собором еще не поднялись, но будут как вечерняя синева. С золотыми звездами, не иначе!

Почему одели городские цвета? Никто не желает впутывать родной клан в возможную кровную месть. Да и не у каждого горожанина за спиной клан. У греков, например, пока нет.

Лица суровы, из кружек тянет горечью паленого ячменя. Если горцы обидят хоть кого… Если произнесут хоть какое поношение в адрес заведения или его хозяина… Увы. Иниры осмотрелись. Сникли – ненадолго. И ну свариться между собой! В воздухе такие речения повисли, что детей и девок – долой! А там и кулаки пошли в ход. Друг друга волтузят, но мебель трещит, и пол, того и гляди, подломится. В такой притон с семьей не заглянешь, да и спокойному ремесленнику обедать с оглядкой неловко. А придраться не к чему!

Но вот одна из трех дверей трактира распахивается. Да, из трех, не из пяти – так и заведение поменьше рангом, чем «Голова Грифона», в которой до зимнего похода хозяином был Дэффид ап Ллиувеллин. Отец сиды! На пороге – сама.

– Мяса мне, жареного, – Немайн говорит громче обычного, но вовсе не кричит. А слышно отлично. – Свининки, пожалуй.

– Окорок, леди сида? Долю героя?

– Нет. Мне еще не хватало тут всех изобидеть или, хуже того, поубивать… Давай ребрышки!

И вкусно, и сакрального смысла никакого. Впрочем, и доля героя вряд ли вызвала бы возражения. Никто не усомнился, что маленькая сида способна уложить хоть всех богатырей Британии. Считают великой и ужасной – это хорошо, и почти правда. Но считают и древней богиней. Не тобой. Раньше, когда главным было – выжить, в глаза не бросалось, слух не резало… Теперь против шерсти, или словно уши надрали как следует. И неприятно, и стыдно, и неловко как–то!

Немайн хмыкнула, снова прищелкнула пальцами. На сей раз ее почтил вниманием уже не хозяин – ему нельзя, он и других уважить обязан – девчонка. Видимо, дочь. Платье с карманами – «как у сиды», только белое. По рукавам и подолу – узкая полоска местного нестойкого пурпура.

– Пока заказ готов будет, принеси мне кофе и сыра с гренками, – сказала сида, – в Башне сегодня ужинать не буду. Сама видишь, какое зрелище. Лучше, чем в Колизее…

Подняла руку, кисть в воздухе крутнулась: гулять, так гулять! Ноги – со стороны жест залихватский, на деле точно выверенный, чтобы ничего, кроме ткани шоссов, не показать – на стол. Острые зубы хрустят горячими гренками. Уши чуть поджаты: все же горцы так шумят, что побелка с потолка сыплется. В остальном – безразлична. Видно, в древней Ирландии в заезжих домах такая гульба была обычным делом. А захочет что сказать – ее голос сквозь любой гам проходит, как нож сквозь масло.

‑ Ставлю милиарисий против истертого медяка, что здоровый и рыжий устоит на ногах до конца!

Но даже один к десяти – кто будет спорить с богиней, пусть и крещеной? Нет, навстречу – голос из–за стойки. Расцеловала бы!

– Держу, великолепная! Если стараться, любую скалу можно оглоушить!

Хозяин – молодец. Действительно, римлянин. Понял… А сама – не сразу додумалась. Смех и грех – когда стало ясно, что происходит, самый умный совет дала Анастасия, которую никто не учил править – и вообще не учил целых четыре года. Девочка осталась умницей, римлянкой и христианкой. Сказала:

– А как в таких случая поступали Отцы Церкви или старые императоры?

Так Немайн и припомнила одну из первых историй, которую ей довелось услышать в Камбрии. О том, как римляне с поединками почти покончили. Нет, запрещать не стали. Поняли: вредные бритты назло оккупантам друг дружку перережут. А кто налог в казну уплатит? Кто воинов выставит в лучшие легионы Империи? Что было делать?

Наместник додумался. Полного запрета на поединки устанавливать не стал. Наоборот, драться разрешил – на арене ипподрома, в назначенное время. Ослушникам – такой штраф, что семьи по миру пойдут.

И вот выходят поединщики биться насмерть, до отрезанной головы и приготовления татлума… а на трибунах солдаты и горожане. Пришли на кровушку полюбоваться. Жрут лепешки, прихватили кувшины с вином и пивом. Пальцами тычут, гогочут, подначивают. Да, безымянный наместник из старой байки куда мудрей хитроумного кардинала Ришелье!

Вот и все. Дело сделано, теперь горцы – не помеха, а развлечение. Посетители не к драке готовятся, а обсуждают, как ловчей сцену для драк выгородить, чтобы всем видно было, чтобы мест в зале не стало меньше, и что придется повысить оплату вышибалам – за верховскую вредность…