– Совсем – но лишь до завтра. Завтра – можно…

– Завтра – твое дозволение и одобрение, как человека Немайн, и ее именем? На эту песню.

– Да.

Можно идти дальше. За городскими воротами – тише, куда тише, а на подворье Пенды – благолепная тишина. Мерсиец снял городской дом одного из кланов. Хоромина в случае осады должна вместить не одну сотню жителей – как из предместья, так и с окрестных холмов, так что посольство разместилось просторно и удобно.

Сегодня – людно. Почти каждый сильный человек заглянул, и короли не исключение. Прямо сейчас у Пенды Гулидиен. Догадался, что все камбрийские союзники к нему пойдут – советоваться, требовать большей доли в невзятой добыче, а то и оставлять ряды. Без сиды – вовсе не то же, что с сидой! Как нясядут…

Зато у Пенды – хорошо. Удобное кресло, кружка пива. Простой разговор – не о делах. Куда и спрятаться молодым? И римлянина заявившегося – сюда же! А что Мерсиец не удержался, и принялся насмешничать над христианами, так над плохими… Хороших он уважает.

– Меня честят язычником, – говорит последний английский король старой веры, – а сами? Сида ушла, судьба свершилась… слушать противно! Я верю в приговоры Норн, но и их нити не прочней стали. Крепкий духом выбирает судьбу сам, а избрав – не бегает от нее! Помните ее песню? Вот. Я верю Немайн, а не в нее. Как товарищу, а не как в божество. Ушла? Значит, надо. Придет время, вернется. Скоро! Флот–то обещала выставить. Что скажешь, Эмилий?

– Что я пришел сказать тебе то, что ты сказал мне. Теперь мне остается пить пиво за здоровье могущественных и великолепных!

По–гречески и латински слово одно, по–камбрийски – два. Можно разделить – первое уместней применить к мужьям, второе к женам. Королям и королевам большего титулования не положено: и это следует сразу за императорским. Другое дело, что восхваления местным властителям привычней воздуха – при каждом дворе есть бард, одна из задач которого – захваливать короля и королеву до полной невосприимчивости к лести…

– Немайн не может уйти просто так, – говорит Кейндрих. – Она мне еще ничего не ответила.

– Трудный вопрос, даже для нее.

– Она умная. Пусть думает. Впрочем… – Кейндрих улыбнулась мужу, – На сей раз она будет воевать в сторонке от тебя, милый, и это хорошо. Пусть никто не говорит, что королева Диведа и наследница Брихейниога из ревности мешает походу на давнего врага. Передай это Ушастой, римлянин. Если она ушла оттого, что ничего не идет в голову – пусть не прячется.

– Пока. До того, как мы снова увидимся.

– Передам слово в слово.

Повисшую тишину развеял веселый голос короля мерсийского. Опять незлая насмешка:

– Эмилий, что я вижу: римлянин, и пьет пиво! А я уже собирался приказать принести вина…

Магистр оффиций – то ли маленькой республики, то ли большой империи – оторвался от пенного напитка. Поменять настроение в комнате – дело нужное.

– Камбрийцы числят себя римлянами, а пиво хлещут… Кстати, от их домашнего, без хмеля да без угольной чистки, я и теперь нос отворочу. Лучше пить воду пополам с уксусом, чем сходную с мочой бурду. А это…

Рука поднимает высокую кружку – к льющейся из окна полосе света. Солнечные лучи легко пробивают тонкие стенки цвета морской волны, играют со спешащими кверху пузырьками. Пенная шапка играет, словно невиданный в Африке снег…

– Благородный напиток. Шипит, когда его наливают, пенится, как море в шторм. Живой, как море, как создавшая его страна. Я назвал бы его ячменным вином… Замечу, что и разум оно туманит не хуже вина, а разбавлять водой это – преступление. Камбрии угрожает пьянство!

– Для пьяниц искони есть фруктовое вино, – сказал Гулидиен, – оно еще крепче. И дешево.

– Вот уж чего нельзя пить!

– Тогда можно пить кофе… или просто воду. Очаг или несколько капель яблочного уксуса очистят воду от дряни, которую мы все наблюдали в увеличительное стекло патриарха. Как бы то ни было, лихорадок убавится. Сланцевые крыши покончат с большей частью крыс – им станет негде жить. С теми, что останутся, управятся лисята…