Шрифт:
КРЕПОСТЬ ГВИНА
– Держись, – торопливо говорил он, словно боялся не успеть или разувериться в своих словах, – ты держись. Это у тебя не первая рана.
– Я не ранен. Я убит, – прохрипел раненый. – Чем тащить – добей.
И плюнул кровью. Лицо у него было… Как у сиды. Бледное, губы посинели…– А не дождешься, – сердито шипел сэр Эдгар, – не дождешься, понял? С нами Неметона, ты же ее венок нес!
Немайн подскочила к ним. Носильщики стали опускать раненого на землю.– Не так, сидя! Осторожнее! – закричала сида.
Наклонилась к густому запаху живой крови.– Ну? – нетерпеливо спросил сэр Эдгар.
Немайн медлила. Анна поняла – не спасет. Раненый понял тоже.– Не сможешь?
– Не знаю…
Сида рванула с пояса нож, разрезала мокрую рубаху. Открылась большая рана. Разворочена. Осколки ребер… Кровь. Много.
– Кто вырвал дротик? – спросила. Уши вжались в голову: признайся кто – растерзает.
– Я, – раненый снова плюнул кровью. – Мешал… с убийцей поквитаться.
И плюнул еще раз.– Спаси, – выдохнул сэр Эдгар, – мы с Мервом вот так… Если нужно, скажи. Жертвы у нас есть! – Даже не глянул на пленных. – Если не хватит или не подойдут, можешь меня взять…
– Не поможет. – голос сиды стал тусклым. Безнадежным. – Совсем без толку. И тебя тоже – без толку… Зовите священника.
Это означало – делать хоть что‑то. Заботиться о душе и жизни вечной, раз о теле и жизни земной не получалось. Когда викарий закончил, рыцарь был все еще жив. Сэр Эдгар присел рядом с другом.
– Прощай. И – доживать… – тот снова вытолкнул из себя пригоршню крови, – тошно. Добей.
Сэр Эдгар взялся за кинжал:– Не могу. Прости.
– Придется самому. – Умирающий потянулся к оставшемуся на поясе кинжалу.
– Нельзя, – сказал викарий, – потерпи.
– Сколько осталось?
Немайн взяла умирающего за руку.– Пульс еще довольно сильный. Не скоро.
– Не хочу. Ждать. Долго.
И снова потянулся за кинжалом. Немайн перехватила его руку.– Мое… право, – прохрипел рыцарь, не выпуская рукояти. – Выбирать. Лучше в ад. Но быстро.
– От меня последний удар примешь?
– Сочту за… честь, – разжал пальцы. – Свидетели, что… помощь, не кровь, есть.
Сэр Эдгар кивнул. Потом отвернулся. Сида взяла кинжал. Примерилась.– Не смей! – встрял викарий. – Не на…
И коротко ткнула – меж ребер – в сердце.– Это убийство, – сообщил викарий, – смертный грех.
– Грешна, – резанула Немайн.
Ушла в темноту. К колеснице. Клирику давно не было настолько паршиво. Возможно, никогда. А как еще может чувствовать человек, который, в первый раз в жизни, презирает сам себя? За трусость. Он мог попытаться спасти рыцаря. Откуда‑то знал, что нужно делать – так же, как на стене атакованного викингами города. Но – не поверил в себя. И не набрался наглости делать операцию. Сложную. Наверняка бы ничего не получилось, и он бы попросту зарезал раненого – мучительно, а не коротким ударом. Без анестезии, даже без толкового обеззараживания… На глазах друга. Но шанс был. Заткнуть тампоном артерию. Пробить в легком еще одну дырку, спустить кровь. Заткнуть обе раны чем‑то плотным, что бы воздух не проходил. И звать викария, потому что конец был бы тот же! И все‑таки это была бы попытка спасти. Шанс. Ведь бывают чудеса. Хотя бы просто из математической статистики… А он из собственных страхов убил человека. Боялся неудачи. Вот и сделал то, что получилось наверняка, – ударил в сердце. Вполне удачно… А сидеть рядом, сложа руки и молиться, как тот же сэр Эдгар, не смог. Зато с опозданием вспомнил, что в самой дорогой из травных аптечек, выданных Сущностью, был опиум. С собой его не взял: к чему, мол, славным валлийцам болезнь английского солдата? Про то, что не все могут успеть ею заболеть, не подумал… К злости на свою трусость и нераспорядительность прибавлялась злость на нынешнее тело, которое украдкой роняет слезы, что, щекоча, бегут по щекам, вдоль носа, смачивающие соленым сжатые в белую щель губы. Его‑то Клирик в основном и наказывал – нудной и совсем для него непростой работой: пришивал заплаты на пробоины в щитах, прикрывающих колесницу. Толстая кожа совсем не хотела протыкаться туповатым шилом местного производства, приходилось налегать всем весом, да и усталость накопилась – тонкие сухожилия не хотели лезть в упруго затягивающиеся дырки, но шить мертвую вещь было куда легче и приятнее, чем кровоточащую, подрагивающую он боли, сочащуюся кровью и уксусом – вина в округе не водилось, а обеззараживать надо. Каленое железо отчего‑то вызывало стойкие ассоциации с болевым шоком и некрозом тканей… За неторопливым ритмом трудных движений незаметно накатило забытье. В кошмаре было жарко. Замершие лопасти вентилятора под потолком. Сырой жар из решеток климатизатора. На восстановление энергоснабжения после бомбового удара конкурентов с севера потребуется несколько часов. А решать нужно сейчас. Сзади мелькает тень стюарда.– Как приказано, сэр. – В голосе легкое недоумение. В руках – вожделенный ящик аккумулятора.
Ну для него обычный летний денек. Почти прохладный. А для европейца? Да даже для арабов – эти‑то привыкли к сухой жаре. Но людям заказчика аккумуляторы принесли всем. А из концерна…
Скафандр‑климатизатор – штука недешевая. Впрочем, Клирику приходилось мотаться по миру от Антарктиды до Калахари, так что, когда он купил эту штуку, никто не удивился. Когда пару раз надел в Москве – и вовсе сочли, что человек дорвался до новой игрушки… И не сделали правильных выводов – что эта штука удобна и заменяет любую верхнюю одежду. Кроме официальной. А в некоторых случаях и отлично прячется – если та достаточно свободна и широка. Вот как теперь.