Шрифт:
– Кушать хочешь.
Откуда‑то Немайн точно знала, что новообретенный сын именно проголодался, а не описался, к примеру. Затравленно оглянулась. И протянула бывшей матери: мол, покорми. Но из рук не выпустила.
– Не отдам! – объявила сида, глядя, как малыш с ее рук сосет чужую грудь. – Никому не отдам… Ну почему у меня своего молока нет… Ребеночек есть, а молока нет…
– Наставница…
– А?
– Вот. Надевай. Через голову… Осторожней. Вот так, теперь пропустим край под ремень, вытянем наружу… Да никто не посмеет у тебя маленького забрать.
– Что это?
– Твой плед. Свернутый для переноски ребенка. В холмах так не носят? И зря, очень удобно. Руки не заняты… Я и двоих так таскала. Средних своих, близнят. Один на левое, другой на правое плечо. Так и вышли – один ангел, другой чертенок, а лица одинаковые… Скажи, если можно, отчего тебе этот разбойник так глянулся?
И только тут схлынуло. Нет, ребенок не превратился в привычную Клирику розовую амебу, оставаясь милейшим существом, расстаться с которым и на миг совершенно невозможно. Но по крайней мере, переносное наваждение теперь не мешало думать. Если сосредоточиться. Теперь вместо ругательств или "Он мой!" с языка слетело рассудительное:
– Потом. С губ на ухо… А теперь надо кормилицу искать. Слушай, Анна, по хуторам младенцы часто мрут?
Знания о Средних веках подсказывали, что часто. Но валлийцы были весьма здоровым народом.
– Бывает… А еще, сама знаешь, маленьких крадут. Иной раз не возвращают даже после того, как подменыша узнают… Конечно, если рядом приличные тилвит тег живут, еще можно как‑то договориться. Но именно здесь крепость Гвина неподалеку, и все холмы у ней в подчинении. Подменыша можно даже убить, да без толку, своего не вернешь. А молоко остается. Бывает, озерные шалят, пацанов крадут… У них своих мало. Но это редко. Поход окончен. Поездим, поспрашиваем. Такие вести расходятся… – Анна смерила взглядом «фэйри». – Ступай к своим.
Наклонилась, прошептала в ухо:– Этой, мы, пожалуй, казнь отложим. Пока другую кормилицу не найдем. Многие у фэйри по такому делу прирабатывают. А уж коли не в холм, да за те же деньги, да к сыну самой Немайн… Любая охотно пойдет. Хоть какая благородная.
Судебное заседание ожидалось очень коротким. Роли были уже распределены. Судья – сэр Эдгар. Для пущей важности поднялся в седло. Представители кланов. От Вилис‑Кэдманов – Анна. Никто из своих возразить не посмел. Викарий – юрист‑консультант, а заодно – секретарь суда. Разложил письменные принадлежности: перья, чернильницу – любопытное местное изделие, которое можно перевернуть вверх дном, и ни капли не прольется, и пергамент. Скобленки, разумеется. Много чести разбойникам – новенькие листы на них пачкать. Присмотрелся…– Не понимаю! Эти скобленки – протоколы процесса Немайн! Совсем не затерто: " Передайте пирожок с курятиной…" Вот что у вас в Камбрии хорошего, так это кухня…
– Точно, поесть мы любим, – согласился один из видоков. – Но тебе повезло с поварихой. Даже Гвен так не умеет, а Альме всего двенадцать – а вот умеет же! Некоторые, по слухам, нарочно болеют – чтобы кусок пирога у врача в доме перехватить. Вдруг повезет и стряпала Альма?
Викарий не слушал. Он вытаращил глаза и продолжил изучать тонкую кожу, как будто от тщательного разглядывания полузатертые следы букв на ней могли поменяться.
– Но как?! Их же положено хранить пять лет! – стонал он.
– Они твои! Так ты и объясняй как.
– Я в королевском архиве спросил скобленок! И сунул во вьюк не глядя…
– Сэр Эдгар, от имени короля говоришь ты, – встряла Анна. – Как это понимать?
– Я вообще ничего не понимаю в крючкотворных делах. Но если грамота бесполезно валяется, ее следует выскоблить и пустить в дело. Таково мое мнение, которое и филид, хранитель архива разделяет.
Грек схватился за голову.– А для чего же мы их писали?
– Так положено на вашем греческом судилище. Грамоты как‑то обеспечивают справедливость. Я не думал над этим, отец Адриан. И не собираюсь. Не мое дело.
– Но чтобы они обеспечивали справедливость, их нужно хранить!
– Не понимаю. Если дело решено справедливо, какие еще записи? Ну может, само решение… Чтоб не забыть.
И тут раздался дуэт:– Пресвятая Богородица!
– Ну сколько можно!
Слова на разных языках. Но тон одинаков. Анна с викарием переглянулись. Грек увидел безнадежную усталость в глазах лекарки, и, будучи истинным представителем бюрократической цивилизации, понял: ученица августы – своя. Еще не гречанка‑ромейка. Но уже не варварка.
Анна, в отличие от грека, к непониманию роли времени за долгую ведьминскую практику привыкла. Объясняй не объясняй, что снадобье нужно пить в день по ложке, пациенты все норовят выжрать пузырек с зельем в один глоток. Потом обвиняют – сглазила злая ведьма! Или жалуются: мол, не помогло. Что толку, если справедливости нужно устояться, прорасти в мире. Иначе ее унесет ветром, как носит любые слова, не закрепленные иначе чем в памяти. Недаром даже большие нелюбители писанины, друиды, главное высекали на дереве. Не потому же, что боялись забыть. Но придавали знанию твердую вещную основу. Вот и Немайн – Библию знает наизусть, но таскает с собой книгу. Правильно делает. Прочитать и сказать – вещи разные, и присягу на памяти не принесешь…