— Даже знать не хочу.

И вышел.

— Вот и хорошо, — обрадованно заверила Ниса его удаляющуюся в комнату широкую спину. — Вот и правильно! Лишние знания вредят здоровью и крепкому сну!

А потом уже мне, не так радостно и не так притворно:

— Ты бы водички попила, что ли? Смотреть на тебя больно.

— Ну, и не смотри, — пропыхтела я, поднимаясь с пола, простимулированная уже начавшим ныть копчиком.

— Не могу, — развела руками банши. — Ты моя подруга, и я за тебя переживаю.

— Лучше бы ты переживала за труп в моей квартире, — пробурчала я и начала плескаться под водой, как бестолковая утка — с энтузиазмом и брызгами во все стороны.

— А чего за него переживать? — пожала подруга плечами, облокачиваясь о косяк и наблюдая за мной. — Лежит себе тихонечко по середке, как и положено мертвому телу.

— Как оно здесь оказалась? — развернулась я к подруге, немного пошатнувшись. — И еще один вопрос — кто устроил погром в моей квартире?

Данный факт добрался до моего уставшего и истощенного событиями сегодняшнего дня мозга не сразу, его затмило осознание гибели ребенка там, где этого ребенка вообще быть не должно было. Однако на стадии, когда содержимое желудка уже его покинуло, но бунт организма все еще продолжался я сообразила, что произошло еще что-то. Это смутное ощущение «еще чего-то» плохого, уже случившегося, а потому неотвратимого и пугающего, не давало мне покоя несколько минут. И только когда рвотные позывы стали реже, а промежуток между ними увеличился я поняла, что именно так терзало мою душу.

Вещи.

Мои вещи. Они были разбросаны везде, но исключительно в переделах спальни. В ванной и в кухне, насколько мне удалось увидеть, все осталось на своих местах. А вот в комнате…

Как будто прошелся тайфун.

Шторы были оборваны и двумя унылыми кучами валялись на полу. Несколько фотографий в рамках сорвали со стен и растоптали. Постельное белье было содрано с кровати, а матрас изрезан длинными продольными полосами. Тоже самое было проделано с диваном и двумя креслами. Одежду вывалили из шкафа и сорвали с вешалок, причем срывали с силой, достойной лучшего применения, по пути удивительным образом порвав мне рукав на осеннем пальто и несколько карманов на зимней куртке. И всё это безобразие, словно вишенка на торте, венчала вываленная из кофра, расшвырянная и раздавленная косметика.

— Очевидно тот, кто и убил девчонку, — вырос за спиной Нисы Гриша с самым суровым выражением на лице. — Идем на кухню, посидим.

Через несколько минут мы уже заварили чай, приготовили кофе, разлили мартини по бокалам и дружным кружком расселись вокруг кухонного стола, чтобы обсудить свалившуюся на нашу голову беду.

— Ненавижу все это, — простонала я, потирая прикрытые глаза.

— Что именно? — деловито поинтересовалась Ниса, делая глоток светло-коричневого алкоголя.

— Ненавижу находить трупы, — сообщила я, убирая руку от лица и роняя её на стол. — Особенно, в своей квартире. Особенно, когда труп — детский.

— Дети — это просто возрастная категория, — пожала плечами подруга и подняла бокал чуть повыше, рассматривая игру света в вязком напитке. — С тем же успехом, можно радоваться, что в твоей квартире не зарубили топором 82-летнюю старушку.

— Да, действительно, — ехидно согласилась я. — Ведь появление второго Раскольникова сильно бы разнообразило нашу с тобой скучную жизнь.

— Не понимаю, — со вздохом покачал головой Гриша, решивший не только физически, но и вербально поучаствовать в нашем спонтанном междусобойчике.

— Что именно? — недобро покосилась на него банши.

— Не понимаю, как вам удается на протяжении стольких лет сохранять дружбу, если вы при каждом удобном случае начинаете собачиться?

— Чего? — всем корпусом повернулась к нему Ниса, отставляя бокал.

Я тут же мысленно посочувствовала мохнатому. Вернее, мохнатым он являлся во второй своей ипостаси, а в данный момент выглядел вполне себе бритым. Даже вон, порезался немного возле уха, когда лезвием по морде елозил. Странно, кстати, что порез сохранился так надолго. У оборотней регенерация такая, что только позавидовать. Крошечный надрез должен был затянуться еще до того, как Гриша доел бы свой завтрак. Значит, брился он недавно. Очень недавно. Практически перед своим приездом сюда. И это наводило на определенные размышления…

— Это кто тут собачится? — пошла в атаку подружка. — А?!

— Вы, — не испугался Гриша, за что я ему мысленно поаплодировала, потому что когда подружка, вот так вот, упирала руки в боки ничего хорошего это не предвещало, означая лишь одно — она решительно настроилась высказать все, что думает. А высказывалась она, как правило, громко, долго и, что самое главное — честно. — Вы постоянно друг от друга отгавкиваетесь.

— Мы не отгавкиваемся, — с улыбкой, которая выглядела одновременно и милой, и плотоядной, поправила его Ниса. — Мы — обмениваемся мнениями.

— А есть разница? — криво усмехнулся Гриша и отхлебнул чай из кружки. Алкоголь он стойко проигнорировал.

— Существенная! — бескомпромиссно заверила его Ниса, поедая взглядом. — Мы друг для друга больше, чем подруги! Мы — семья!

— И это заявление должно что-то значить? — устало закатил глаза Гриша.

— Я не знаю, как обстоят дела в вашей «семье», — Ниса пальцами обозначила кавычки в воздухе, — но у нас каждый говорит то, что хочет сказать. Плюрализм мнений! Слышал о таком?