Гржельчик нахмурился.

– То есть у тебя к нам просьба или еще что?

Асхарду сгорбился.

– Если я скажу, что нет, меня посадят на кол. Поэтому отвечу, что да, провалиться мне в черную дыру. Я, капитан Асхарду, – произнес он бесцветно, словно выученную речь, не принятую сердцем, – официально обращаюсь к земному командованию с просьбой принять ультиматум адмирала Гъде ради спасения ста пятидесяти мирных граждан.

– Понятно, – сухо промолвил Йозеф.

У тсетианина явно не было другого выхода. Но положение земной эскадры он осложнил, что есть, то есть. Официальное обращение не проигнорируешь. Придется связываться с Центром, гори Ен Пиран синим пламенем.

– Все уяснил, грешник? – осклабился адмирал. – Сроку тебе сутки. Если эскадра не уйдет, начнем убивать тсетиан. По одному и очень мучительно. Мне как раз пришло в голову несколько идей.

Ухмыльнувшись напоследок, он прервал связь.

Йозеф скорчил рожу вслед исчезнувшему изображению гъдеанина и бросил связисту:

– Вызывай командование.

За окном выла сирена реанимационной машины, удаляясь. Директор оторвал взгляд от кровавого пятна на асфальте рядом с корпусом общежития и, резко задернув штору, отошел от окна.

– Только этого нам и не хватало! – сказал он в сердцах.

Все было так прекрасно, как только может быть: расцвет карьеры, всеобщее уважение… И на тебе! Воспитательница рыдала, размазывая тушь и окропляя слезами телефон Гржельчиковой с прощальным сообщением. Да, директору тоже было жаль глупую девку, все-таки тварь Божья. Но куда больше он жалел себя. Пока родители ее не забрали, не поставили свои подписи на документах – за нее отвечает интернат. Как же обидно будет слететь с теплого кресла из-за того, что какая-то отчисленная дурочка не вовремя психанула!

– Что там у нее? – отрывисто спросил он.

– Перелом трех ребер, – затараторила школьная медсестра, пообщавшаяся с врачами «скорой», – обеих ног, левой ключицы… Повреждено левое легкое, селезенка… И самое серьезное – черепно-мозговая травма.

– Вряд ли можно повредить мозгам, когда их нет, – вполголоса проговорила завуч.

Воспитательница зарыдала громче.

– А вы не хнычьте! – директор нашел, на кого свалить ответственность. – Это ваш просчет! Вас для чего на эту должность поставили? Вы должны быть нашим ученикам второй мамой. Знать все их помыслы, быть для их слез жилеткой, а для их дурацких тайн – хранительницей. И как вы выполняете свои обязанности? Ваша подопечная сиганула в окно, а вы даже были не в курсе, что она собиралась покончить с собой! Не пресекли вовремя, не провели воспитательную работу.

Воспитательница растерянно захлопала глазами с потеками косметики.

– А… а как…

– Вот что вы тут сидите, Виктория Павловна, а? – директор не ослаблял напора. – Вы уже связались с ее родителями? Рассказали им о происшествии, объяснили все в нужном свете?

– А… – пискнула воспитательница. – У нее только отец. Сведений о матери в личном деле нет.

– Ну и что? – рассердился директор. – Отец – не родитель, что ли? Сообщите ему.

– Я звонила, честное слово! У него телефон не отвечает.

– Звоните еще! Рано или поздно ответит.

Директор озабоченно потер переносицу. Достаточно ли он застращал эту овцу? Чувствует ли она себя виноватой? Не ровен час, самоубийца помрет-таки, и он вовсе не хотел стоять с повинной головой перед ее отцом. А пуще того не желал, чтобы на него завели уголовное дело. Для роли козла отпущения вполне подошла бы Виктория Павловна.

Телефонный звонок прервал беседу Салимы с московским куратором.

– Извините, господин Каманин, – слегка улыбнулась она и ответила на вызов. – Что стряслось, Ларс? Я немного занята.

– Нам объявили ультиматум, – голос старика был напряжен.

– Срок? – спокойно уточнила она.

– Сутки.

– Отлично, у нас есть время все обсудить. Вы можете приехать в Ебург? Разговор, очевидно, не телефонный.

Спустя два часа они сидели в гостиной резиденции московского куратора уже втроем. Владимир Каманин, как хозяин, позаботился о кофе и коньяке для гостя. Но Максимилиансену, похоже, было не до кофе и даже не до коньяка. Он выглядел так, словно у него кость застряла в горле. Молча раскрыл ноутбук и включил запись разговора Гржельчика с Еном Пираном и Асхарду.

– Занятно, – резюмировала Салима.

– Занятно? – у адмирала глаза полезли на лоб. – Да ведь нас хотят поставить ра… Боже правый, неделя со Шварцем даром не прошла, – сокрушенно покаялся он. – Салима, что здесь занятного? Ен Пиран поставил нас… в общем, в безвыходное положение. А проклятый Гржельчик, чтоб ему пусто было, еще и подлил масла в огонь своим хамством!

Салима посмотрела на главнокомандующего с внимательным любопытством. Насколько она его знала, он должен был одобрить все реплики Гржельчика, а в хамстве обвинить, естественно, противника.