–  Ш-ш-ш!
– говорит Расмус.
– Ты подозрителен, как старый козел.

Альфредо удовлетворенно кудахчет:

–  Боже, сжалься надо мной, этому трюку моя мамошка научила меня в тот самый день, когда я пошел в нашальную школу!

–  Как хотите, - говорит Расмус, услужливо распахивая дверь.
– Дуйте тогда сюда!

Эрнст идет первым. Он крепко держит Расмуса за запястье.

–  Иди тише!
– угрожающе шепчет он.

И Расмус идет тихонько, на цыпочках. Точно так же на цыпочках ступает Альфредо. Когда он крадется на цыпочках, мозоли даже меньше болят. Шествие замыкает Понтус, он хорошенько запирает за собой выкрашенную в зеленый цвет дверь.

–  Здесь просто тьма египетская, - шепчет Альфредо.

И верно! Длинным, узким, темным коридором ведет их Расмус.

–  Но скоро будет светлее, - в утешение обещает он.

Эрнст сдавливает его запястье:

–  Тише… не болтай… где у тебя серебро?

Коридор заканчивается другой дверью.

–  Там, внутри, - говорит Расмус.
– Отпусти меня, чтоб я открыл дверь!

И он открывает дверь.

Ну, не удивителен ли переход от тьмы к свету?

Здесь внезапно становится так удивительно-преудивительно светло, а на столе выставлено все великолепное-превеликолепное серебро, которое сверкает в лучах утреннего солнца. А совсем рядом - человек в форменном мундире, и он так приветливо улыбается!

–  Зачем же, ради Бога, с черного хода, - говорит он.
– Но все равно добро пожаловать. Добро пожаловать в полицейский участок Вестанвика!

А затем сразу же случается столько всего!

–  Держи его, Патрик!
– кричит старший полицейский.
– Он выпрыгнет в окно.

Эрнст был уже на полпути к открытому окну, и Расмус с удивлением увидел, как его папа, словно тигр, прыгнул наперерез вору и в последний миг помешал Эрнсту выскочить в окно.

Но есть еще один человек, который хочет удрать.

Молча и решительно бежит Альфредо к зеленой двери, в которую вошел, но там уже стоит пара дюжих полицейских, которые безжалостно загоняют его обратно, в кабинет дежурного.

–  Полицейский ушасток, дорогая мамошка, - бормочет он, - я шеловек коншеный…

Но он добровольно протянул руки и не противился, когда старший полицейский надевал ему наручники.

–  Ну што ж, если ты арестован, знашит - арестован, - так всегда говорила моя мамошка…

–  Но кое-чему она забыла тебя научить в тот самый момент, когда ты пошел в начальную школу, - пробормотал Расмус.

Альфредо бросил на него мрачный взгляд:

–  Да, я нашинаю в это верить. Ей бы наушить меня никогда не красть, не пристрелив сперва всех, кто хочет взглянуть на меня одним глазком.

Он ударил себя по лбу обеими руками!

–  «Объединенное акционерное общество «Металлолом»!… Ах, я шеловек коншеный!

–  Вини в этом самого себя, - хмуро сказал Расмус.
– Могли бы отдать Глупыша, как обещали!

«Воры - точно дураки, - думал Расмус.
– Вот бы сказать им то, что говорит всегда магистр Фрёберг: «Шевелите мозгами, будете лучше думать!» Если уж ты вор, нечего так глупо, как баран, тащиться в полицейский участок. Нет, воры не думают, вот в чем их ошибка. Может, потому, что Альфредо никогда хорошенько не думал, он так мало беспокоился о том, что с ним будет. Он, бывает, побеспокоится немножко об этом и тогда жутко злится. Но потом он словно все забывает, точь-в-точь как маленькие дети. Противно, когда огромные, толстые дядьки ведут себя как маленькие дети; и никогда не знаешь, что они могут выкинуть. Магистр Фрёберг обычно говорит, что много бед на свете происходит оттого, что часть людей продолжает оставаться маленькими детьми, хотя внешне это и незаметно. Вернее, он имеет в виду таких, как Альфредо. А вообще-то и Эрнст тоже такой. Он, верно, тоже маленький ребенок, хотя и в другом роде. Поэтому-то он здесь, и опускает глаза, и дрожит всем телом, и вообще ему худо.

–  Как быстро ты скис, Эрнст!
– сказал Альфредо.
– Что - манжеты жмут?

Эрнст посмотрел на него.

–  Заткнись!
– сказал он.

Но потом и для Эрнста и для Альфредо нашлось кое-что другое для обозрения. Из кабинета старшего полицейского выскочил маленький песик, песик, который увидел своего хозяина и поэтому лаял, и вилял хвостом, и ужасно радовался.

Альфредо застонал:

–  Эрнст, мы ведь запирали эту животину в погребе, а может, мы не заперли ее? Дорогая мамошка, этот пес, должно быть, призрак!

Расмус взял на руки песика-призрака, и тот лизнул его в лицо.

–  Патрик, - сказал СП, - надо их обыскать, а потом, пожалуй, запустим их в камеру к Берте.

Альфредо так и подскочил:

–  Берта здесь? Вы арестовали милую бедняжку Берту?

Старший полицейский кивнул, и Альфредо решительно повернулся к нему:

–  Запомните, если вы посадите меня в камеру, где сидит Берта, я напишу жалобу в управление тюрем!

Старший полицейский успокоил его:

–  Не бойся! Вы получите каждый такую маленькую одиночную камеру, какая вам и не снилась.

Альфредо напустил на себя благородный вид и дал себя обыскать. Расмус вытянул шею: ему хотелось увидеть, что это папа выкопал у Альфредо в карманах.

–  Боже мой, что это такое?
– сказал папа.

Протянув руку, он показал СП маленького серого игрушечного крысенка с заводным ключиком сбоку.

–  Ах, это веселая маленькая игрушка, - объяснил Альфредо.
– Вчера, когда шел дождь, Эрнст играл с крысенком весь день; Боже, сжалься надо мной, как злилась Берта!

Расмус и Понтус посмотрели друг на друга, и Понтус чуточку хихикнул: он вспомнил, как однажды давным-давно хихикал из-за этого крысенка.