Линдгрен Астрид
Шрифт:
– Крысенок мой, - сказал Расмус.
Альфредо кивнул:
– Да, отдай его шалопаям-мальшишкам, я полушил его от них.
Расмус взял крысенка. Он сохранит его на память о всемирно знаменитом шпагоглотателе Альфредо!
Затем папа выудил часы из нагрудного кармана Альфредо. Расмус и Понтус видели их еще раньше. Это были дешевые серебряные часы с эмалевым циферблатом.
– Ах, мои шасы, неужели у вас нет сердца и вы отнимете их у меня!
– умоляюще произнес Альфредо.
– Мои самые первые шасы, вы отнимете их!
Расмусу стало почти жаль его, когда папа только покачал головой и положил часы ко всем остальным вещам.
– К сожалению… - любезно произнес его отец.
– Стало быть, это старое воспоминание детства?
Альфредо подмигнул ему:
– Да, в моей юной жизни это были самые первые часы, которые я стибрил. Ничего не поделаешь, становишься немного сентиментальным, да, сентиментальным.
Эрнст с отвращением посмотрел на него.
– И слышать не хочу, как ты все врешь, - вполголоса пробормотал он.
– Вчера ты говорил, что часы достались тебе по наследству от дяди Константина.
Но Альфредо его не слушал, он заискивающе улыбался полицейским властям и больше уже не был человеком конченым. Он был теперь идеальным, образцовым заключенным, готовым изо всех сил угождать полицейским и тюремщикам и развлекать их легкой шуткой в подобающий момент.
Вскоре обыск Альфредо закончился, и, пока регистрировали его личные вещи, он бесцеремонно опустился на скамейку, где Расмус и Понтус сидели с Глупышом.
– Да, присяду-ка я, пожалуй, здесь и поболтаю с шалопаями-мальшишками, - сказал он.
– Подвиньтесь-ка!
– Ты ведь хотел пристрелить нас, - пробормотал Расмус.
– Только немножко выстрелить в воздух. Подвиньтесь!
Они подвинулись, чтобы он мог втиснуть свою огромную тушу рядом с ними.
– Ну, так говорите же, - потребовал он.
Он, разумеется, считал, что их долг - развлекать его, поскольку они доставили его сюда, а все остальные как раз в этот момент были заняты.
Понтус напрягся изо всех сил, придумывая тему для разговора.
– Ты все равно - самый заправский старый ворюга, да, именно так, Альфредо!
– заявил он в виде небольшого вступления.
Альфредо кивнул:
– Да, да, я заправский старый ворюга, поэтому на меня и надели такие красивые манжеты.
Расмус в раздумье - ему было не по себе - посмотрел на его наручники.
– Хотя, собственно говоря, ты ведь все равно думаешь, что быть вором здорово?
Альфредо покачал головой:
– Если собираешься избрать эту карьеру, будь готов ко всему понемножку.
– Ш-ш-ш, - прошептал Расмус, - и не мечтай, чтоб я стал каким-то там вором.
– Вот как, а я-то думал, ты хочешь полушить от меня то, что называется консультацией по выбору профессии? Не-а, Расмюс и Понтюс, вам, верно, никогда не бывать какими-то там ворюгами. Остерегайтесь только булавок, - сказал он.
Понтус вопросительно взглянул на него:
– Булавок?
Альфредо кивнул:
– Да, инаше вам ни ворами, ни шпагоглотателями не стать. С булавок и нашалась моя погибель.
– Как это?
– спросил Расмус.
– А вот так! Штобы стать шпагоглотателем, нашинаешь еще маленьким ребенком глотать булавки. А где бедному маленькому ребенку взять булавки, если не украсть их? Ну, а дальше сами знаете, как это бывает… Нашинаешь с булавки, коншаешь серебряными кубками… Так со мной и было.
Расмус взглянул на часы. Скоро пять… ничего себе воскресное утро! Он зевнул, и тут к ним подошел отец:
– Послушайте-ка, ребята, вы свое дело сделали. Я думаю, бегите-ка домой!
Он погладил Расмуса по взъерошенным волосам:
– Забирай Глупыша, иди домой и ложись спать, иначе ты не проснешься к тому времени, когда мы пойдем на весенний праздник.
Альфредо сказал с философским видом:
– Подумать только, какой шудной может быть жизнь! Одни идут на праздник, а другие под арест!
– Да, само собой, - сказал Расмус.
– Но ведь это немного зависит и от того, как себя поведешь.
Альфредо заискивающе улыбнулся его отцу.
– Этот Расмюс - красивый и умный ребенок! Хотя и непришесанный, - добавил он, бросив взгляд на взъерошенную шевелюру мальчика.
– Если пойдешь на праздник, тебе придется немного пришесаться, так мне кажется.
Глава одиннадцатая
Воскресное утро… Какое чудесное изобретение! А это воскресное утро - самое лучшее из всех. Рядом с ним снова был Глупыш, так уверенно прижавшийся мордочкой к его руке, словно никогда не был в плену у разбойников. Расмус согнул ладонь над его темной головкой и пробормотал: