— Точно, — Персей смотрел на огонь, стиснув зубы. — Мы не можем отдавать ее ему. Он жестокий и бессердечный. Он изобьет мою мать, и не останется ничего, что мы с тобой узнаем.

Алексиос выпрямился, хмурясь.

— Думаешь, он будет бить твою мать?

— Думаю, он сделает куда хуже, — юноша сжал кулаки.

Эти кулаки могли убить одним ударом. Персей точно представлял, как закончит этот бой кровопролитием и гневом. Но это был не выход.

— Ты не можешь убить короля, Персей, — Алексиос опустил ладонь на кулаки Персея. — Нужно сделать это как знать и боги, а не смертные. Тебе нужно думать как твой отец по крови. Ты свергнешь короля с его трона, как может только сын бога.

Глаза парня на пару мгновений очистились от гнева. Он поймал взгляд Алексиоса с улыбкой.

— Да. Думаю, мы можем свергнуть короля с трона. Вместе. Мы с тобой пойдем в город и поговорим с Полидектом. И положим этому конец.

Алексиос не это имел в виду.

— Я не из тех, кто говорит с королем. Я просто кузнец.

Персей встал и хлопнул его по плечу.

— А я просто сын рыбака. Но мы станем героями, мой друг. Наши имена будут в историях вечно.

ГЛАВА 14

За змеями Афины ухаживали более опытные жрицы, но Высшая жрица сама сказала Медузе, что пришел ее черед. Может, другие были заняты или больны, но Медуза не задавала вопросов.

Редкие знали, что одним из символов Афины была змея. Они ухаживали в ее честь за большой ямой кобр, но об этом редко говорили. Но они хорошо кормили существ, и если кому-то нужен был яд для лечения раны, они приходили в Храм Афины.

Медуза опустила корзинку, которую ей дала Высшая жрица. Она уже слышала тихий писк мышей в ней.

Медуза знала, что змеи ели мышей. Она видела, как они делали это в полях, когда она еще жила в деревне. Но это ощущалось неправильно. Она не хотела обрекать мышей на гибель.

Хмурясь, она наклонила корзинку и открыла крышку. Медуза зажмурилась и не слушала, как они падали в яму к змеям. Звуки, которые раздались следом, будут преследовать ее во снах вечно.

Она заткнула пальцами уши и напевала, отходя от ямы. Так она слышала только свой голос, а не пир змей.

Это была одна из самых почетных работ жрицы. Кормление змей доказывало, что она была верна богине Афине.

Чего Медуза ожидала? Другим символом Афины была сова, и эта птица тоже питалась мышами. Высшая жрица, наверное, запаслась тысячами пушистых крох в клетках, которые ожидали своей очереди быть скормленными змеям или совам. Она знала, что где-то в городе был птичник в честь Афины.

Она не могла быть невинной. Она же стала жрицей богини войны.

И она заставила себя убрать пальцы из ушей. Крики мышей прекратились, и она выдохнула с облегчением.

— Жалеешь таких крох? — раздался голос из теней. Он был низким, гудел, как океан в шторм. Бил по ее ощущениям, заглушал мысли в ее голове.

Она не могла дышать. Посейдон стоял за ней, и она была в дальней части храма. Одна. Никто не придет к ней на помощь. Никто даже не попытается увидеть, где она была, долгое время.

Она ушла кормить змей. Порой это длилось часами, ведь она должна была следить, чтобы каждая кобра съела мышь. Высшая жрица сказала Медузе не спешить, убедиться, что каждая змея была довольна подношением.

Ее сердце гремело в груди. Ее мутило, и она ощущала горечь на языке. Часть ее разума знала, что она была в опасности, и что нужно было двигаться. Уходить. Бежать.

Но она не могла. Потому что он был божеством, а она — просто жрицей.

Медуза пару раз вдохнула, а потом ответила:

— Господин Посейдон. Что вы тут делаете?

Он вышел из теней за колонной. Он был в хитоне, закрепленном на плече, голая грудь была широкой и гладкой. Его борода все еще двигалась вокруг лица, тошнотворно развевалась.

Он протянул руку и провел пальцами по золотым прядям ее волос.

— Поразительно, — прошептал он. — У тебя волосы как золото. Ты знала это?

— Да, такое уже говорили, — она отпрянула на большой шаг. — Я не знаю, почему вы решили, что имеете право так меня трогать, господин Посейдон. Меня не интересует ваше внимание.

— Почему же?

Что-то горело в его глазах. Что-то темное, от чего ее сердце сжалось.

Она отступила еще на шаг.

— Я не хочу, чтобы меня трогали. Потому я стала жрицей Афины. Но многие жрицы тут, уверена, были бы рады провести время с вами.

— Ах, — он мудро кивнул. — Но я не хочу их.