Медуза вдруг поняла, что следующее изменит ее жизнь навеки. Она не будет той же, что бы он ни выбрал. Но все это было теперь в его руках. Ее будущее. Ее судьба. Ее разум.

Он это знал.

Посейдон пересек расстояние между ними с поражающей скоростью. Он обвил рукой ее талию и притянул ее к своей груди. Она прижала ладони к теплой коже, но это его не замедлило.

Он усмехнулся ей.

— Мы с тобой хорошо узнаем друг друга.

— Я хочу уйти, — прошептала она.

— Нет.

Его губы опустились на ее, и она ненавидела каждый момент. Она хотела вырваться, но не могла, его хватка была железной. Он окружил ее. Проглотил целиком, и от Медузы ничего не осталось. Она была его куклой. Мешком костей и мяса, служащим для его цели.

И когда он опустил ее на пол, она ощутила, как улетает от этого кошмара, происходящего с ней. Это не должно было случиться. Она даже не должна была кормить змей, но была тут. Не в том месте, еще и с тем, кто хотел только навредить ей.

Его ладони сжимали до синяков ее плечи, живот, бедра. Он не был нежным, хотя она слышала, что мужчины были такими. Ее мать говорила, что нужно найти того, кто был нежным, кто был готов давать больше, чем брал.

Он раздвинул ее ноги, и она пропала в своем разуме. Отбросила реальность происходящего и нырнула в будущее, где ее тут не было.

Разум Медузы отнес ее в тихое место. Там она не выбирала становление жрицей Афины. Там она выбрала надежного мужа, который возвращался домой и пах металлом и дымом.

Он пришел домой поздно. Так было всегда, многим нужен был кузнец в любое время ночи. Она ушла спать раньше него. Потому она лежала, и он гладил ее волосы так нежно, что на ее глазах выступили слезы.

Да, она плакала от этого.

— Медуза, — прошептал Алексиос. — Проснись, любимая.

Боги, она скучала по нему. Так сильно, что горло сжалось, дыхание застряло в легких.

Но это было странно. Она уже была с ним, и Алексиос не бросил бы ее. Что бы ни случилось, что бы ни происходило. Он любил бы ее до конца света, ведь был таким.

— Прости, я опоздал, — его голос был колыбельной, бальзамом для ее души, которая трещала по швам. — Я знаю, тебе не нравится беспокоиться за меня.

— Я не переживала, — ответила она. — Совсем не переживала. Мне не нужно переживать из-за того, где ты или что делаешь.

Он был хорошим. Он был всем хорошим в этом мире, завернутым в тело, которое было как молот, но он владел этой силой с нежностью и юмором. Он был хорошим.

Может, один из последних.

Ее видение Алексиоса погладило ее волосы и улыбнулось ей.

— Я люблю тебя больше всех звезд на небе.

Он любил. Она знала это. Он не говорил слова ей так много раз, чтобы она понимала, что он чувствовал к ней, хотя она отказалась от таких чувств с их детства. И она могла получить такую жизнь. Она была в ее хватке, но Медуза много раз отказывалась. Теперь он вряд ли ее ждал.

Может, не ждал. Может, Алексиос уже женился, и малыши бегали у его ног, махали маленькими молотками. Но в этой версии Алексиос был ее.

— Алексиос, — прошептала она. — Мне нужно тебе сказать…

Ослепительная боль пронзила ее между ног. Это было хуже судорог, когда месячные впервые сбили ее на колени. Эта боль была новой, странной. Было больнее всего, что она когда-либо ощущала.

Ее лицо исказилось, и Алексиос снова погладил ее волосы.

— Знаю, милая, — прошептал он. — Ты переживешь это.

— Нет, — ответила она. — Не давай ему испортить и это. Я просто хотела быть тут с тобой. В безопасности от всего этого.

— Порой мы не можем убежать от того, что происходит с нами. Порой нужно быть в том моменте, чтобы знать, как потом исцелиться.

Она смотрела в его любимые глаза, пыталась удержаться за разум с помощью воспоминания о нем.

— Я знаю, тебя тут нет, — прошептала она. — Но ты останешься со мной?

Слезы появились в его глазах, и она точно ощутила, как капля упала на ее щеку.

— Я тебя и не покидал, Медуза. Никогда.

Воспоминание об Алексиосе склонилось и прижало лоб к ее. Она могла терпеть это, пока ощущала его силу. Пока помнила доброту в его душе. Она могла.

И вытерпела.

Когда Посейдон закончил, он скатился с нее со смехом. Звук его голоса разбил ее видение, Алексиос растаял, будто угасли звезды.