Один из строителей, присоединившийся к коммунальщикам, предлагает объявление по всему городу пустить, по советским динамикам для сирены. Мэр сразу же бежит организовывать, натягивая оранжевую тряпку свою.

— Его чуть машина ночью не сбила, — поясняет мне за куртку Лин, — он теперь вечером всегда в этой светоотражающей штуковине ходит.

Строитель карту поисков рассматривает.

— Там пруд как раз, — направо от рынка показывает, — он один здесь. Надо дно проверить, пока тело не разбухло еще.

Оттягивают меня от него уйма рук, различаю только Егора.

— Фак, — шепчет он. — Твою мать.

— Какой пруд! — В бешенстве не могу вообще слова проговаривать, как в детстве. — Какой пруд! Что ты несешь!

Я… теряю ясность зрения на время. Везде сухо: в глазах, во рту, в голове, в жилах. Алиса же вот недавно прикоснулась губами к моей щеке напоследок. Потом йогурт слишком быстро ела. Мне нужно на свежий воздух срочно выйти. Но я же на свежем воздухе уже. Все время.

Женщины оттирают кровь с лица строителя, решают вызвать скорую.

Егор от меня людей разворачивает и даже отталкивает.

— Успокоились все. Успокоились! Кулаков больше для поисков сделал, чем кто-либо. Он тоже заинтересован найти ее.

— Да это он ее и убрал!

— Она ему мешала!

Слетаю вниз опять, потому что слышать не могу. Всегда плевать было, что люди скажут. Сильнее стороны нет у меня. Но сейчас невыносимо слова переваривать.

Особенно зная, что… Она может быть где-то здесь. В беде. Нуждается в помощи. Или уже увезли. Найду, найду, найду.

Мне стоило спросить. Стоило знать, куда она ходит от и до. Стоило увидеть записку тогда в руке. Стоило напрячься, когда трубку не брала и на совещание не пришла.

Все это крючки упущенных стоп-блоков.

Слизким питоном вылазит невесть когда забытые ощущения. Как трафарет, куда мои мозги заново вставляются.

В детдоме всегда хлоркой пахло, и вот сейчас тут, откуда-то, этот запах раздражает слизистую снова.

Я бесполезный паразит рядом с ней. Думал не о том, замечал не то, ни хрена не знаю в конце дня. Ни про записки, ни куда даже направилась: направо, налево, вперед, назад.

Думал только как бы трахать ее. Заполучить и так, и этак, как угодно. Чтобы чувствовалось наконец-то, как мне она теперь принадлежит. С жалким физическим подтверждением. А теперь где она? И какой толк от меня? Где мои мозги были?

Я иду вперед. Дохожу до этого клятого водоема. Даже смотреть в ту сторону не хочу.

Изучаю карту, что уже Егор подогнал. Соединена с картой от Игната. Но в обеих вариантах этот отрезок некорректно показан.

Здесь есть еще три поляны, типа часть парка. А на картах сразу улица начинается, но до нее по факту еще идти минуты три.

Обхожу улицу вдоль и поперек. Объявление стали реже по динамикам пускать. Стараюсь бешенство в полезное русло направить.

Еще раз карту изучаю, зло выдыхая. Здесь колодцы проставлены вдоль улицы, но там их точно не было.

Если так вся карта сделана, то… я сдетонирую сейчас прямо.

Верчу экран, прикидывая как соотнести ошибки нарисованного с реальностью. Если по карте здесь улица, а тут на самом деле — поляна, то колодцы вон там должны быть.

А за ними и выход на следующий сектор.

Врубаю фонарь на полную мощность, и поворачиваю вправо, минуя пруд, к колодцу.

Прочесываю медленно, потому что сразу заприметил первый колодец, и он настежь открытым оказался.

Врубают объявление погромче и с опухшим сердцем слушаю, как просят сообщить что-либо о нахождении Алисы Чернышевской.

За секунду до окончания объявления чудится, что писк какой-то слышу. Замираю, теперь фильтруя каждый шелест и шорох.

Опять звук слабый. Глухой, но длинный.

Делаю несколько шагов, кружу по ближайшему периметру. Где-то тут должен быть второй колодец.

Опять высокий звук, как возглас уже.

— Алиса, — начинаю тихо.

Опять звук, еще и еще. Раздваиваюсь, четвертуюсь и так до бесконечности, пытаясь все рассмотреть. Знаю, что под ногами риск открытого колодца, но я так больше не могу. Меня охватывает лютый ужас.

— Алиса!

Она откликается откуда-то. Что-то похожее. Или со мной совсем уже все плохо.