Удар по башке меня в скорой настигает. Черным-черно в раз становится и все.

Отрезаны четыре пальца на правой ноге. И это все, по сути.

Ну и сотрясение, а на руке растяжение такое, что гипс ставят. Херня. Врач причитает, что я в рубашке родился. Ага, в рубашке и сразу на свалку.

Валяюсь в больничке обычной, хотя можно и домой вырваться.

Валяюсь в больничке обычной, хотя можно и в получше клинику переместиться.

Валяюсь в больничке обычной, а она так и не приходит.

Везде заголовки, и в телеге чаты завалены подробностями. Не смогла бы пропустить, и в какой больнице бы сразу выяснила. Да хоть бы написала.

Стопорю себя Марату трезвонить.

Алиса ведь на днях пронюхала, что ее все равно пасут, и пригрозила безопаснику разглашением, если не снимем слежку. Марат у нее из рук ест. Мы с ним договорились, что через неделю по-новому сделаем и ее пасти продолжат. Ну а я пока шифером поехал, в том числе и думая о днях, что она осталась без присмотра.

Читаю, как Загродского по педофилии приняли на горячем. Прямая дорога к тюряге. Какой сюрприз! Наслаждайся, мразь. Всегда к твоим услугам. Убью тебя там через годик.

В больничной палате прямо курю, и медсестра просит хотя бы окно открывать.

Десять дней прошло, как вырвало меня — вывернул половину желудка — прямо у машины после того, как Алиса ушла от меня, а желчь еще в горле кислится.

На третий день в больничке приходит осознание. Вот как наркоты приход наваливает. Она не придет, а я без нее жить не буду.

Такой подставы еще не бывало.

Потому что неважно заставлю ли я ее или нет.

Жадные, извивающие черви в гнилой сердцевине моей требуют кое-чего конкретного. С деталями можно потом. А вот без конкретного — никак.

Чтобы сама меня хотела.

Чтобы оказалось и впрямь способна любить меня, как говорит.

Раньше, думал, с чего бы мне ей верить?

А теперь, думаю, я согласен даже обманываться. Если шанс есть, что правда может любить, то я все сделаю.

Только не знаю что.

Как слова обратно забрать?

Выиграл я!

Тянет вывернуть наружу жратву опять. Выиграл. И все потерял.

Может, это — оно. То, кем я являюсь?

Выигрываю и теряю. Лох.

Гребаная тачка даже разбиться нормально не дала. Может, Алиса прочитала, что у меня тут три царапины и посмеялась.

А че жалеть меня и впрямь? Спорил и требовал что-то выбирать. По больным точкам ей ударил.

Она мое имя на всю кругу кричала и сладко вертелась на члене, а я через пять минут давить на нее начал.

Чего я ожидал, что она малого бросит?

Я выкупаю, зачем она это все делает. Помогает всем вокруг, в пыль себя стирает. Ей никто не помог, когда надо было. Никто, твари! Но я исправить все должен. Есть я у нее теперь, неужто непонятно Алисе?

Как лицо ее обескураженное вспоминаю, так кожу со лба тянусь содрать. Я — толстокожий, пиздец. А тут как сопляк, что-то выяснял с ней постоянно.

Она за месяц в мясорубке побывала. Все вокруг моей Алисы как коршуны кружатся. А я выясняю отношения и с оборвышем соревнуюсь. Потому что…

… болит, если не всецело моя она.

Потому что хочу, чтобы без условий всяких непонятных мне отдавалась.

Чтобы четко и конкретно меня выбрала и обещания действиями подкрепила. Сразу же. До максимальной отметки. На меньшее я не согласен — да, в башке не согласен, а в реальности…

… на все соглашусь. Только бы пришла.

Никто в больничку не приходит, кроме, мать вашу, Фрезя.

Господи, я умер и в ад попал, наверно. Поэтому Алиса не звонит и не приходит, а вместо этого в палату финансист проскальзывает, улыбаясь медсестре.

Фрезя я смутно знаю. Он — дружбан Карелина, и со всеми на свете общается. Я с ним два раза в жизни, ей-Богу, разговаривал. Конечно, пересекались чаще, и Коля дотошный жуть. Всегда делает вид, что вы со школьной скамьи товарищи.

Что-то не блистает дэнди-миллиардер сегодня. Какой-то помятый на морду свою лощенную.

— А я-то думал! — восклицает наигранно. — Что тут непоправимое. А ты отдохнуть решил, в экстремальных условиях. Знаешь, есть тур, в Тасманию. Там тебя на поле и в пустыне одного оставляют. И выживай как хочешь. Подкину контакты.