– Так вот чем я ночью ногу наколола, – ахнула я.

– Прости.

– Нестрашно.

Мы с Гамильтоном перепроверили наше снаряжение, после чего вышли наружу. Это первый раз, когда мы отправляемся на разведку в одиночестве. Остановившись, я зачерпнула крохотную искорку силы и направила магию к глазам. Уже стемнело, и без колдовства я буду слепа, как слеп обычный человек в ночном лесу.

– Я все. Идем?

Мой компаньон чуть замешкался и бросил долгий взгляд на дом. Точнее, на темное окно гостиной, которая сейчас превратилась в спальню Ауэтари.

– Ты счастлив? – тихо спросила я, когда мы все же вышли за ворота.

Мой компаньон искоса на меня посмотрел:

– Не так чтобы сильно, но я хотя бы знаю, что она в безопасности. Я слышал, ты получила послание от Кристофа?

– Да, – я криво улыбнулась, – он, оказывается, хорошо рисует. Вот только я и близко не представляю, в безопасности ли он...

– Он воин, – Гамильтон резко увеличился в размерах, не забыв растянуть и свою накидку, – он не чурался авантюр и тогда, когда был Правителем. Думаю, сейчас он делает все то, что давно откладывал.

– Ты меня так успокоил, спасибо. – Я запрыгнула на спину своего компаньона, и он, сдавленно крякнув, проворчал:

– Не за что. И прекращай грустить, а то я скоро тебя не подниму.

– Разве грусть утяжеляет человека? – рассмеялась я.

– Грустный человек начинает есть больше, чем должен, – объяснил Гамильтон, – ты вот на сушки налегла. И результат на моей спине! С неделю назад, во дворце, твой вес был другим.

– Гамильтон. Это клинок, метательные иглы, арбалет и зелья. И поясная сумка. – Мне было и смешно, и обидно одновременно. – Во дворце-то я использовала отцовский меч. Тот, что спрятан в Безвременье. Он на порядок легче любого другого оружия, потому что даже когда он у меня в руке, часть его все равно там. И не забывай, что все остальное всегда находилось в Безвременье и доставалось лишь по мере необходимости.

– Да? Ну ладно. А с сушками все равно завязывай, я ночью хотел пожевать, а там только крошки.

– Так бы сразу и сказал, а то «тяжело, тяжело», я еще помню, как ты вековую сосну в зубах тащил. Как только пасть так широко открылась!

Гамильтон утробно рыкнул и, оттолкнувшись лапами от мостовой, прыгнул вперед и вверх. И вновь вперед и вновь вверх! И так до самых крепостных ворот, сквозь которые мы пролетели с молниеносной скоростью. Я успела лишь подмигнуть Митару, проверявшему вечерних часовых, как перед нами уже раскинулась условно опасная часть баронства.

Набрав скорость, мой друг с интересом спросил, зачем мне слухи, ведь я и так знаю, что люди меня любят.

– Ты подслушивал, – возмутилась я, перекрикивая свистящий в ушах ветер.

– Охранял ваш покой, – не согласился пес. – Пожертвовав своим комфортом, я лежал на грязном холодном полу и следил, чтобы никто вас не обидел.

– И уши развесил, – фыркнула я. – А если бы мы говорили о девичьем?

– А то я не наслушался ваших с Тиной разговоров. У того кобеля такие глаза, а у того такие. А тот три дуэли выиграл, а тот…

– Гамильтон! Ты же спал!

– Я притворялся, – признался пес и наддал.

Миновав распаханные поля, мы сбавили скорость. На горизонте появилась темная громада Гиблой Рощи. Что ж, три часа до Свечи, час-другой на осмотр и три часа назад.

– Интересно, Тария поставит пирожки к нашему возвращению?

– Кто о чем, а Гамильтон о еде, – фыркнула я. – Если будем стоять и смотреть, то пирожки остынут и зачерствеют.

Тем не менее я спрыгнула со спины друга и пошла с ним рядом. Сейчас не время для спешки, нужно быть предельно осторожными.

Здесь, за пределами крепостных стен, когда-то кипела жизнь. До того, как мир сломался и на нас начали нападать твари мертвых миров. Там, где сейчас торчит одинокая Свеча, находился огромный маго-научный комплекс. Это была эпоха расцвета. Эпоха, когда люди и колдовские звери работали бок о бок. Начало этой эпохе положил Сеартес, а закончил… Кто эту эпоху угробил, сейчас сказать трудно. Может быть, когда-нибудь станет известно, что конкретно пошло не так. А может, мы никогда этого не узнаем.

Но известно одно: повторить артефакты Свечи не смог никто. Пытались многие, даже мастер Дейтор. Но, увы, огромный комплекс увеличительных стекол, линз и рассеивателей магии так и остался единственным в своем роде. Сейчас мы используем его ради отслеживания Пересветов, ярких цветных сполохов, не различимых человеческим взглядом. Но раньше… Раньше через этот артефакт можно было увидеть Свечи других миров.

А сейчас – невозможно. Спасибо, что хотя бы Пересветы видны. И нет, дело не в том, что не осталось специалистов. А в том, что маги в столице сделали «логичный вывод»: если сквозь магоскоп видны другие миры, значит, именно он, магоскоп, позволяет тварям проникать в наш мир. К Свече была переброшена группа бойцов, и артефакт почти уничтожили. Моему прадеду удалось отбить магоскоп, но… Несколько важных линз превратились в стеклянную крошку. Как и карта миров: боевые маги умеют разрушать. Так что все эти ловушки, все эти ловчие ямы и чрезмерно хрупкая крыша, не позволяющая на нее высадиться, – это не от тварей. Точнее, не от тех тварей, что приходят их других миров.