При взгляде на бледное лицо, всё в синяках и ушибах, в голову лезут исключительно дурные мысли, но я стараюсь гнать их, потому что уверена: Ника не сломать даже смерти.

— Ты не умрёшь, ясно? — говорю я, крепче сжимая зубы, чтобы не расплакаться. — Ты обязан жить и отравлять мою жизнь своим присутствием, едкими замечаниями и колкими улыбочками. Иначе… — я делаю глубокий рваный вдох ртом… — Иначе какой в этом всём смысл, Ник? Слышишь?

Сколько раз он меня спасал, а я так и не сказала даже банального «спасибо»? Разраженно бурчал, отчитывая за глупость, но никогда не мог отказать в помощи. Язвил и насмехался, но все равно всегда стоял рядом, готовый закрыть собой, как бы не старался доказать, что ему все равно.

Его поступки всегда шептали громче любых слов, но я не слышала. А теперь он без сознания, и неизвестно, очнется ли вообще когда-нибудь.

Посмотрев по сторонам, я осторожно сжимаю его разбитые пальцы и тихо добавляю:

— Ты должен проснуться.

Я жду, что он откроет глаза, но черные ресницы даже не дрожат.

— Будь я на твоем месте, тоже не хотела бы, но ты нам нужен. Нужен мне.

Дверь распахивается, и я тут же одергиваю руку. Совершенно не утруждая себя правилами приличия, Джесс целеустремленно шагает мимо меня и садится в кресло, оставляя спину прямой, словно решив, что так все еще можно управлять положением. Только он не командир здесь, а мы не его солдаты.

Он бросает на меня пристальный взгляд, и я, растерявшись, не успеваю отвести свой.

— Я слушаю, — произносит старший Лавант, словно ожидая, что на столике перед ним появится подписанный рапорт. На увольнение, очевидно. — Ты и Ник, что между вами происходит?

Джесс выглядит куда серьезнее брата. Судя по тону голоса, он привык, что ему подчиняются. Самое точно выражение, которое я могу подобрать, чтобы описать его, — «утрировано правильный».

— Это вроде как не твое дело, — резко отвечаю я. Впервые подобный тон собственного голоса мне нравится. Не затем я пришла сюда, чтобы в чем-то перед ним оправдываться.

Джесс сжимает челюсти так, что линия скул выделяется особенно остро, темные глаза встречаются с моими, и я чувствую, как он прикидывает в уме, что со мной делать дальше, словно ведёт внутреннюю борьбу, и, судя по выражению его лица, я в этом поединке явно не выигрываю.

Чтобы не смотреть ему в глаза, я отвожу взгляд, разглядывая комнату. Изучаю старые афиши, которые заполняют почти все свободные кусочки стен, газетные вырезки и плакаты, фотографии тех, кто работал здесь когда-то.

— А ты очень на любителя, — наконец резюмирует Джесс.

Я хмыкаю, закатывая глаза. Старший Лавант снова молчит, поскрёбывая деревянный подлокотник. Встать и уйти будет невежливо. Хотя это единственное, чего мне сейчас хочется.

— Я знаю, ты что-то недоговариваешь, — колкие нотки в его голосе настораживают. — Я давно понял, ты — истинная дочь своего отца.

— С чего ты взял, что мы с ним были близки?

— Даже если не были. Разве это что-то меняет?

— Ты мне скажи.

Наш разговор напоминает поединок. Джесс делает паузу.

— Последний год мы с Ником практически не общались. По определенным причинам. Но я хочу, чтобы ты знала: ближе у меня никого нет, и я все сделаю, чтобы защитить его, — предупреждает он.

— А если Ник этого не хочет?

Бесконечные пару минут Джесс молчит, а потом говорит, помедлив:

— У нас разница всего семь лет, но иногда я ощущаю, словно она втрое больше. Как будто я его настоящий отец.

Я невольно замираю, не решаясь прервать, потому что, кажется, в этот момент он открывает что-то настолько личное и интимное, одно неосторожное движение, и этот порыв упорхнет, словно птица, не поймаешь.

— Столько лет я делал все, лишь бы защитить его. Находил лучших учителей, тренировал до одури, прикрывал все проступки от твоего отца. Был рядом, даже когда он думал, что я о нем забыл. И вот теперь, спустя год, ты хочешь меня убедить, что он во мне больше не нуждается?

Я впервые задумываюсь, что на его месте реагировала бы точно также. В самые трудные моменты жизни он всегда был рядом с братом. Хотел этого или нет, жизнь заставила взять на себя ответственность за другого человека, и Джесс сделал это как мог, единственным на тот момент возможным способом. Может, он все же не так плох, как кажется?

— Послушай, Джесси… — говорю я мягко. — Я вам не враг.

От неожиданной перемены тона парень настораживается.

— Я Джес, — резко бросает он. — Ни Джесси, ни Джейсон. Джес. На конце с одной «с».

Ради нашего общего блага я решаю промолчать и улыбнуться, но про себя бурчу: «Теперь из принципа буду писать везде с двумя».

И когда я думаю, что та самая шаткая грань перемирия найдена, он поднимается и бросает:

— Не знаю, что ты там себе напридумывала, но я не позволю сломать ему жизнь, — и уходит, оставляя нас одних.