Патриарх же, обезумев от боли и еще не оправившись от испуга, совсем пал духом.

Жандармы вязали его, а он твердил:

— Давайте, делайте со мной что хотите, я знаю — мне крышка. Сорвалось у меня — вот и получу по заслугам.

Один из жандармов поднялся на второй этаж стеречь Николя Бютена.

Когда принесли свет, когда вернулся господин Феро с вооруженными фермерами и слугами — кто захватил ружье, кто косу, — на миг настала невообразимая толчея, а потом люди стали разбираться, что случилось.

Впрочем, Патриарх и не думал отпираться.

— Я вам скажу, что тут было, — хрипел он, — и вы поймете, что господину советнику нынче здорово повезло.

К Патриарху понемногу возвращался его обыкновенный цинизм.

И жуткий старик (кровь текла у него по лицу, струилась по седой бороде) рассказал, как они с Николя Бютеном задумали взять сто тысяч франков, а чтобы на них не подумали — убить советника с племянником.

Жандармы принесли в столовую бывшего капитана черных братьев.

Он был накрепко связан, не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой.

— Ах ты, сволочь! Продал меня! — презрительно сказал он Патриарху.

— Ошибаетесь, капитан, — возразил Патриарх. — Нам просто не повезло. Гляньте на зеркало — и все поймете.

С непередаваемым изумлением господин Феро продолжал таращиться на двух разбойников.

— Да уж, дядюшка, пронесло нас нынче, — заметил господин де Сен-Совер.

Потом он обратился к бригадиру:

— Вы оставили двух человек на пароме Мирабо — надобно за ними послать.

— Я знаю — мне крышка, — завопил Патриарх, — но один подыхать не хочу! Вот он, вот капитан — он пойдет вместе со мной!

И при жандармах, при фермерах, при судебном следователе старик рассказал о последних проделках черных грешников и их капитане Николя Бютене.

Капитан же не произнес ни слова.

Один из слуг побежал на паром Мирабо и через час вернулся вместе с жандармами, Стрельцом и Симоном.

В четыре часа утра, как только первые лучи зари блеснули на гребне Люберона, по всей округе, как огонь по пороху, разнеслась весть, что настоящий капитан черных братьев арестован.

Когда жандармы увели арестованных, все население соседних деревень было уже на ногах: у парома Мирабо собралось двести с лишим человек.

Николя Бютен с Патриархом прошли со связанными руками под улюлюканье толпы, а последние предубеждения, существовавшие против советника Феро, в тот день развеялись.

Душегубов усадили на паром и отвезли на ту сторону Дюрансы, а господина Феро подняли на руки и триумфально отнесли в Ла Пулардьер.

Вечером туда явился гость.

То был барон Анри де Венаск.

Он взял руку старого прокурора, почтительно поцеловал ее и сказал:

— Простите меня, милостивый государь, за слепую ненависть к вам. Теперь я узнал, что вы за человек и чем я вам обязан.

— Да, человек, — ответил советник, — а человеку свойственно ошибаться. Но если человек ошибся, то совесть слуги правосудия теперь спокойна!

Эпилог

В 1832 году, особенно на юге, редко принимали во внимание смягчающие обстоятельства.

На январской сессии суда Николя Бютена, который опять стал Леопольдом Фосийоном, и его сообщника по кличке Патриарх судили и приговорили к смертной казни.

Преступники во всем сознались. На этом заседании были торжественно подтверждены невиновность и незапятнанная честь барона Анри де Венаска.

Но и казнь не состоялась.

В тот же вечер, как был вынесен приговор, старый советник отправился в Париж.

Он вез с собой прошении о помиловании, подписанное бароном де Венаском, его супругой, братьями де Монбрен и почти всеми присяжными.

Король удовлетворил прошение.

Леопольд Фосийон в 1848 году еще отбывал наказание на тулонской каторге.

Патриарх же умер через два года после осуждения.

Умер и господин Феро.

Но имя его навсегда останется в памяти и в сердцах простого люда Прованса, пусть и не сразу народ его оценил.

Теперь, когда крестьянин проходит мимо Ла Пулардьера, он благоговейно снимает шляпу и говорит тихонько:

— Вот здесь и жил этот человек, большой души человек!

Пьер-Алексис де Понсон дю Террайль (1829–1871)