— Разумеется. Неужели иначе я не оставил бы это дело?

— Однако он был оправдан.

— Да, признаюсь — к моему величайшему удивлению.

— И все же он был виновен.

— Десять лет я так и думал.

— Вот как?

— А теперь у меня есть доказательство, что он был невиновен, а я ошибался.

Господин де Сен-Совер опять помотал головой.

— Погоди немного, — сказал старый магистрат. — Господин шевалье де Венаск имел шесть с половиной футов роста. Этот необычайный рост был одной из самых убедительных улик против него. На месте преступления нашли пистолет с гербом на рукоятке. Это был герб рода Венаск. Шевалье не мог объяснить, где он был той ночью, когда убили старого господина де Монбрена. Слухи в обществе тоже обвиняли дворянина-великана, и я, когда настал день суда, был уверен в обвинительном приговоре. По счастью, Провидение не дремало, и невиновный не был наказан вместо виновного.

— Но как же, дядюшка, — в недоумении спросил господин де Сен-Совер, — как же вы нашли доказательства его невиновности?

— Десять лет спустя я встретился с настоящим убийцей.

— Не может быть!

— И он признался мне в своем преступлении.

— Боже мой! — воскликнул совершенно пораженный господин де Сен-Совер.

— Это было пять лет тому назад, — продолжал господин Феро. — Я только что вышел в отставку. Ты знаешь, что у меня есть фермы в департаменте Воклюз, возле Апта, в долине Калавон?

Господин де Сен-Совер кивнул.

— Я поехал туда. Возвращался я в дилижансе — девятиместной карете: шесть мест внутри и три — в купе за козлами. Форейтора не было: правил только кучер.

Дело было зимой. В горах было холодно, вершины покрылись снегом, путников было мало.

Внутри сидели две женщины, я один в купе. Из Апта мы выехали в три часа ночи, а около пяти утра были в Лурмаренском ущелье.

Ты можешь представить себе этот узкий дол, дорогу, что бежит между рядами отвесных скал высотой в сто футов, на которых кое-где торчат корявые чахлые кусты.

На десяток километров ни дома, ни поля — никаких следов человеческого пребывания.

Ты знаешь: когда зима сухая, урожай плохой — грабежи на больших дорогах становятся чаще: в горах грабители как раз и укрываются.

Итак, когда мы въехали в ущелье, было пять часов утра — стало быть, еще совсем темно.

Дорога, заснеженная и обледеневшая, была так дурна, что лошади, даже подкованные по-зимнему, спотыкались на каждом шагу.

Я задремал. Вдруг карета остановилась.

Я разом проснулся. Как ни было темно, можно было разглядеть черные тени, перегородившие дорогу. Кучер, обезумев от ужаса, спрыгнул с козел.

Я тотчас понял, с кем мы имеем дело.

Четверо с лицами, завязанными платками или вымазанными сажей, и с ружьями на плече велели путникам выйти из дилижанса.

Женщины вопили; кучер не знал, что делать; я сохранял хладнокровие и спокойно вышел на дорогу. Разбойники подошли ближе.

Сначала они занялись женщинами — отняли небольшие деньги, что были у них при себе.

Потом тот, что был у них за главного, подошел ко мне.

Это был человек громадного роста; лицо его было вымазано сажей, а волосы совершенно седые.

Этот громадный рост заставил меня кое-что вспомнить — и кое-что заподозрить.

Самой грозной уликой, некогда выдвигавшейся против господина де Венаска, был его необычайно высокий рост — а теперь передо мной был грабитель с большой дороги такого же роста.

Этот человек подошел ко мне, положил руку на плечо и спросил:

— Вы советник Феро?

— Я Феро, — ответил я, — только я больше не советник.

— Это к вашему счастью, — засмеялся он. — Так бы мы вас убили, а так только ограбим.

Со мной было довольно много денег: четыре тысячи франков.

Бандиты знали это.

Я отдал им кошелек, часы и четыре тысячи франков золотой и серебряной монетой, которые были у меня в чемодане.

Грабителям этого было недостаточно. Один из них захотел снять у меня перстень с пальца — вот этот. — Господин Феро показал племяннику перстень с печаткой у себя на левой руке. — Великан говорил, чтобы мне его оставили.

Один из бандитов сказал тогда:

— До чего ж у нас великодушный капитан!

От этого слова я вздрогнул.

Я снял перстень с пальца, протянул его высокому старику и сказал:

— Друг мой, вы, я вижу, обо мне слыхали.

— Еще бы! — ответил он. — Да кто же вас не знает, черт побери?

— Верите вы моему честному слову?

— Вполне.

— Поверите, если я вам поклянусь, что вы можете спокойно, средь бела дня прийти ко мне в имение Ла Пулардьер, чтобы вернуть мне это кольцо, получить за него тысячу франков и уйти, как пришли без всяких помех, а я на вас не донесу, даже зная, кто вы? Это кольцо мне дорого: оно осталось мне от отца.