— Уйди, мама!

К счастью, отец вернулся от соседа поздно и навеселе. И сразу уснул. А Оля почти до утра еле слышно всхлипывала.

Вчера мать перенервничала, да и Пашка испугался. Но сегодня… сегодня от вида Оли стыла кровь.

Даже на Пашку, с которым всегда была нежна и ласкова, Оля не реагировала.

Спустя час вернулся отец. Крикнул из кухни требовательно:

— Завтрак сегодня будет или как?

Мать, тяжело вздохнув, пошла на кухню. Накрыла на стол, сама есть не стала. Отец с Пашкой тоже завтракали без аппетита, молча.

— Может, надо Олю кому-нибудь показать? — спросила она робко.

— Что значит — показать? — буркнул отец, посмотрев на нее из-под насупленных бровей. — Она что, картина? Что ее показывать?

— Ну, врачу какому-нибудь… Коля, с ней что-то неладное…

— Блажь это все и дурость. Разбаловала ты ее.

— Она молчит…

— Вот и ты молчи! — рявкнул он. — Не хватало еще сор из избы выносить. И так она нас осрамила… перед людьми стыдно. Еще давай пусть все решат, что у нас дочь спятила.

— Но…

— Нет, я сказал!

Мать убрала после завтрака кухню, вымыла посуду, потом отправилась на задний двор, где затеяла стирку. Старая машинка, купленная еще в первые годы замужества, сломалась, и стирала мать на руках, шоркая рубашки мужа о ребристую поверхность доски. Слезы, горько-соленые, крупными каплями падали в таз и растворялись в пенной воде. Но со стороны никто бы и не догадался, что она плачет. За все годы мать научилась плакать неслышно и незаметно, украдкой, между вереницей бесконечных дел, так, чтобы не пугать детей и не злить мужа…

Оля проспала почти сутки. Хотя мучительное забытье, в которое она провалилась, нельзя было назвать сном. Однако оцепенение ее отпустило. Может, и зря, потому что стало так больно, что терпеть невмоготу.

С чумной головой она поднялась с постели. Пить хотелось немыслимо, аж губы спеклись. В один глоток она выпила почти весь чай, что вчера оставила на прикроватной тумбочке мать. На секунду полегчало. И вдруг ее накрыло приступом тошноты. Таким внезапным и сильным, что она, зажав рот, еле успела выбежать во двор. Там ее вывернуло прямо в кусты смородины. На шум проснулась мать — она всегда спала чутко. Накинув халат, вышла на крыльцо.

— Доча, — позвала ее шепотом.

Увидела Олю, привалившуюся к стене дома, даже не бледную, а какую-то землистую, и дыхание перехватило.

— Доча, скажи что-нибудь…

— Что? — шевельнула она бескровными губами.

— Доча, ты нас так вчера напугала.

Оля молчала, прижимаясь спиной и затылком к шершавым доскам.

— Как ты себя чувствуешь?

Оля хотела что-то сказать, но тут снова метнулась к кустам. Затем, окачиваясь от слабости и утирая губы тыльной стороной ладони, она снова привалилась к стене.

Мать долго молчала. Потом произнесла дрожащим шепотом:

— Доча… ты… господи, нет… — снова замолкла, словно набираясь сил. — Доча, ты беременна?

Мать придумала поездку в соседний город к своей дальней родственнице. Целую историю для отца сочинила, чтобы не только отпустил, но и разрешил взять с собой денег побольше. Пойти ведь придется к платному врачу, еще, возможно, УЗИ делать, а, возможно, и не только УЗИ… О том, чтобы обратиться в местную поликлинику, мать и мысли не допускала.

— Ты что! — шептала она, делая страшные глаза. — А если вдруг ты, не дай бог, беременна! Об этом же сразу все узнают. Слухи пойдут… Отец узнает и…

Мать прижала руки к груди и, выдохнув, произнесла:

— Ох, я даже думать об этом боюсь… Оль, нам ведь тогда с тобой обеим конец…

С утра пораньше они сели в рейсовый автобус, идущий до Копищево. Мать всю дорогу скорбно молчала, иногда тяжело вздыхала, жмурилась и беззвучно что-то нашептывала, как будто молилась.

Оля и сама нервничала не меньше, пока ее не укачало. Два часа пути показались сущей пыткой. В автобусе было душно, воздуха не хватало катастрофически, пот лил ручьем, а перед глазами летали мушки. Но хуже всего — запахи. Пахло бензином, потом, пылью, чьими-то приторными духами, чесночной колбасой, и вся эта смесь вызывала постоянные приступы тошноты. Как еще ее не вырвало…

Но из автобуса Оля вышла еле живая, опираясь на мать. Потом опустилась на скамейку и добрых полчаса просто сидела, приходя в себя.

Мать уже бывала прежде в Копищево. Поэтому быстро сориентировалась, больницу нашла без труда и сама пошла договариваться напрямую с врачом (мать его шапочно знала из-за Ани), чтобы тот принял их без всяких записей за скромную благодарность в конверте.

К нему была очередь, поэтому прошли они уже после обеда. Осматривал он аккуратно, не то что тетка на их участке, но хмурился и в итоге сказал: