Анатолий Степанович Глямжин, который не только работал в школе физруком, но и был по совместительству мужем директрисы, Натальи Андреевны, тоже впал в немилость. Но его хотя бы не уволили, а только из дома выгнали.

Впрочем, через месяц Наталья Андреевна его уже простила и пустила назад. Хотя он, сволочь, был сто раз виноват. И все коллеги, ну кроме Глямжиной, видели, что как только Ольга пришла в школу, он вокруг нее сразу начал ужом виться. Руки, разумеется, держал при себе и, в общем-то, ничего явно неприличного не высказывал, но все эти масляные раздевающие взгляды, эта приторная любезность, эти неуемные комплименты выдавали его с потрохами.

Коллеги про себя над ним посмеивались, с любопытством наблюдая за назревающей драмой. Ну а Ольга физрука попросту сторонилась, как препятствие, которое устранить нельзя, а обойти можно. И в учительскую лишний раз не заглядывала, уповая на то, что тот скоро успокоится. Еще ученицей она помнила, как Анатолий Степанович так же пытался ухлестывать за молоденькой учительницей музыки, потом — за новой физручкой. Видимо, натура такая, увлекающаяся.

Возможно, так оно и было бы спустя время, если бы не череда обстоятельств. В конце февраля в школе проходил концерт самодеятельности — поздравляли мужчин и мальчиков. Готовить его поручили Ольге, как самой молодой. Все прошло на ура, а после концерта она осталась убрать в актовом зале все следы представления. Реквизиты, которые использовали в сценке, надо было отнести в подвал, где все это добро и хранилось. Причем спускаться пришлось не раз, потому что сразу унести все эти картонные замки, фигуры, деревья было не под силу.

Она принесла очередную порцию в подсобку, составила декорации между стеллажами и вдруг услышала шорох. Обернулась на звук и увидела в дверях слегка пьяненького Глямжина. Оказывается, мужчины после концерта решила продолжить праздник и вчетвером: физрук, трудовик, ОБЖ-шник и сантехник втихаря собрались в каморке последнего. Хорошо сидели, пока Глямжину не понадобилось справить нужду. Тогда он и заметил Ольгу. И сразу забыл, куда шел.

Вот тут Ольга занервничала. Одно дело, когда этот стареющий ловелас отпускает комплименты на людях, и совсем другое — когда они вдруг оказались наедине, в подвале.

— Оленька, я говорил вам, как вы сегодня чудесно выглядите?

— Говорили, — буркнула Ольга, пытаясь обойти его.

— Ну тогда я повторюсь. Вы очаровательны. Только чего-то вам не хватает, — рассуждал он, загораживая собой проем. — Огонька! Да! Вы ж молодая девушка, вам надо сиять! Чтоб ух!

— Пропустите, пожалуйста, Анатолий Степанович.

— Ну вот, — скис он. — А может, к нам присоединитесь, м?

— Мне некогда. Прошу вас, дайте пройти.

Оля попыталась протиснуться сбоку, где еще оставался зазор между ним и откосом, но вышло только хуже. Когда она шагнула через порог, он вытянул руку, не давая пройти, и тут же сам сдвинулся вбок, практически прижав ее собой к откосу и обдав сивушным дыханием. Она рванула назад, содрогнувшись от отвращения.

— Вы с ума сошли, Анатолий Степанович? Дайте пройти немедленно!

Но Глямжин не двигался с места. А после того, как удалось пусть и на мгновение, прикоснуться к ней, прижаться к ее телу, он совсем рассудок потерял. Взгляд его сделался плотоядным.

— Ну что ты ломаешься, дурочка… — игривые нотки сменились хищной хрипотцой.

И Оля вдруг закричала пронзительно и громко:

— На помощь!

Как ни странно, его это мигом привело в чувства. Да и собутыльники выскочили на крик. Оля в ужасе рванула из подсобки, забыв ее закрыть. Бегом поднялась на третий этаж и сама не своя влетела в кабинет математики, который они делили с Марией Ивановной. Хорошо, что учеников уже не было, и математичка находилась в классе одна.

— Оленька, что с тобой? — спросила она.

Оля не выдержала и разрыдалась. Впрочем, быстро взяла себя в руки.

— Только никому, МарьВанна, пожалуйста… прошу… а то я умру от стыда… это так гадко…

— Да господи! Что случилось-то? — перепугалась пожилая учительница.

— Глямжин… Анатолий Степанович… — заикаясь, произнесла Ольга, — приставал ко мне… только что…

— Анатолий Степанович? — переспросила математичка, часто-часто заморгав. — Какой ужас! Прямо здесь? В школе? В актовом зале?

Оля покачала головой.

— Я относила реквизиты в подвал, а они там… пьют или что, не знаю. И он… полез… чуть не схватил меня… не выпускал, пока я не закричала…

— Какой кошмар, — вздыхала Мария Ивановна. — Бедная девочка, бедная… Вот же старый кобель! Может, лучше рассказать кому?

— Нет! Это же позор такой, — сразу взвилась Оля, но, поколебавшись, добавила: — Хотя… если он еще… то конечно. Обязательно.

— Позорно должно быть ему, а не тебе!

Но Анатолий Степанович на другой день принес ей свои извинения. Естественно, пообещал, что ничего подобного больше не повторится. И попросил об этом случае никому не говорить. Боялся, что дойдет до жены. А к Ольге он и правда перестал подкатывать, прямо как отрезало.

Через неделю после того случая Ольга давала открытый урок, на котором присутствовали не только Мария Ивановна и директриса, но и комиссия из департамента образования. Она ужасно переживала, поэтому тему и даже обычные учительские слова выучила наизусть, как роль в театре. Ее бы среди ночи разбудили — она бы их без запинки повторила.

Но главное было не в этом, а в ее классе. Ее 6 «Б», который прежде дисциплиной и успеваемостью не славился, тут сидел тише воды ниже травы, а стоило ей задать вопрос по теме — как сразу лес рук. Даже хулиган Шапошников пытался не отставать.