С минуту они просто смотрели друг на друга, без слов, и Оля чувствовала, что это была особенная минута. Да, они молчали, но и молчанием можно очень многое сказать. Оля и говорила взглядом, дыханием, мыслями: «Рома, у тебя такой уставший вид… бедный мой… Ты стараешься казаться неприступным, но в глубине ты все равно прежний. Я вижу. Мне так много надо тебе сказать. Как хорошо, что ты пришел, что ты готов меня услышать… Ведь между нами ничто не умерло. Я это чувствую, даже несмотря на твою Лилю…».

Но тут Роман поприветствовал ее, оборвав этот молчаливый воображаемый разговор. Она, с трудом переключившись, ответила с нежной грустью:

— Здравствуй, Рома…

Так хотелось ему сразу высказать все, что секунду назад произнесла в мыслях, но от волнения перехватило горло.

Но он вдруг холодно произнес:

— Проверка выявила махинации с денежными средствами. Суммы и немаленькие регулярно переводились на счета компаний-однодневок.

Оля сморгнула растерянно: только что он смотрел на нее почти как когда-то давно, и вот уже перед ней кто-то чужой, неприступный, надменный. Возникло ощущение, будто она с разлету ударилась о глухую мерзлую бетонную стену.

Всем своим видом, и взглядом, и голосом Роман показывал, что она ему никто. Просто подчиненная. Он еще что-то говорил, но смысл сказанного до нее дошел не сразу. Она даже переспросила по инерции. И вот когда Роман повторил жестко, с плохо скрываемой злостью, Оля вдруг поняла — он считает, что это она ворует! От этого страшного обвинения она задохнулась, будто ее ударили наотмашь в солнечное сплетение. Только смотрела на него, не веря тому, что он мог так про нее подумать, и беззвучно разевала рот.

Когда голос вернулся, она зачастила горячо, сумбурно, сбивчиво:

— Нет-нет… Этого не может быть… Это какая-то ошибка!

Но Роман ей не поверил! Он так страшно на нее посмотрел, еще хуже, чем до этого. Он просто убил ее своим взглядом, полным ледяного презрения.

— Перестань, — процедил он. — Мне можешь не врать, я не собираюсь тебя ни судить, ни наказывать. Только, прошу, не ври. Все счета подписаны тобой и только тобой. В обход директора и главбуха. Их даже на предприятии в те дни не было, я и это проверил.

Роман не говорил, а рубил словами, как кинжалом. Но Оля упрямо качала головой, отказываясь в это верить.

— Я не знаю, что могло толкнуть тебя на такое, но сейчас я пришел тебе сообщить лишь одно: ты должна прекратить эти махинации немедленно. Иначе тебя попросту посадят. Подумай о своем сыне. Что с ним тогда станет.

Горло свело таким болезненным спазмом, что из глаз брызнули слезы. Но Роман уже встал и, не прощаясь, вышел.

Время для нее остановилось. Ей казалось, что она попала в какой-то страшный безумный сон. Ее обвиняют в воровстве? Да она ведь ни разу за всю жизнь ничего чужого не взяла. И кто назвал ее воровкой? Он. Рома Стрелецкий. Тот, кто для нее все эти годы был самой светлой мечтой. Тот, воспоминания о ком, помогали ей выжить в самое тяжелое время. А теперь он ее попросту раздавил…

Роман знал, что разговор будет не из легких, но не ожидал, что настолько. Все сразу пошло не так, едва он переступил порог ее кабинета. Хотя какой-то там кабинет, одно название. Крохотный, тесный, не развернуться. Может, еще и оттого, что в нем оказалось невозможно мало места для них двоих, стало не по себе. Даже воздуха как будто ему не хватало. А тупая пекущая ломота под ребрами словно разгорелась пламенем.

Оля тоже растерялась, увидев его на пороге. Даже вздрогнула от неожиданности, хоть он и постучался. Их взгляды встретились. Его — горящий, пронзительный и ее — затягивающий. И это окончательно повергло Романа в смятение. В груди невыносимо защемило, и так захотелось обнять ее. Просто прижать к себе и все — и больше ничего не нужно.

С большим трудом и не сразу удалось взять себя в руки. Но все-таки сумел превозмочь эту внезапную слабость и заговорил так, как и положено проверяющему: четко и бесстрастно.

— Здравствуй, — поприветствовал он, присаживаясь на единственный стул рядом с ее рабочим местом.

Вот только снова «выкать» язык не поворачивался. Да и не вязался официоз с тем, о чем им сейчас придется говорить.

— Здравствуй, Рома, — кивнула Оля. — Ты…

Она запнулась, подбирая нужные слова. Наверное, поняла, что он уже все знает — отсюда и такая нервозность. Вон аж руки подрагивают, пальцы бегают. И во взгляде напряжение.

Единственное, чего она пока не знает, так это того, что он решил покрыть ее деяния, переступив через себя и свои железобетонные убеждения.

Во что ему это выльется — он пока и думать не хотел. Понятно, что по возвращении в Москву придется сразу же уволиться при любом раскладе. Даже если Лиля смолчит, и никто ни о чем не узнает, он сам не сможет остаться на своей должности с таким грехом на душе. Совесть не позволит. Ведь все считают его принципиальным, неподкупным, честным. А теперь это не так. Теперь он тоже преступник.