Шрифт:
Кошусь на дверь, мечтая убраться отсюда поскорее. В чертову насмешку дверь открывается, когда я заканчиваю ставить подписи в каком-то журнале.
Когда-то я считала, что они похожи. Кирилл и его мать. Они не похожи, даже несмотря на очевидные сходства. Он другой. Надменный может быть, но он умеет быть нежным. Таким нежным, что у меня нутро плавится, а она… кажется, она не знакома с этим словом, хотя однажды я видела, как она смотрела на Кира. С гордостью и… возможно какой-то волчьей любовью.
Выпроводив посетителя, собирается закрыть дверь, но глаза, такие же насыщенно карие, как и у ее сына, вдруг цепляются за меня.
По позвоночнику проходит мерзкий озноб. Я ненавижу себя за эту реакцию, но в этой женщине столько превосходства по отношению к другим, что невозможно без подготовки решить, как себя вести.
Слегка сжав свои слегка ненастоящие губы, велит:
— Зайди.
Развернувшись, скрывается за дверью, оставляя после себя арктический холод.
Мои ладони становятся влажными, и я накрываю одной из них свой живот, вспоминая о том, как вчера Дубцов дурачился и рисовал желтым маркером заячью морду и уши вокруг моего пупка.
Он отлично рисует.
Талантов у него просто не счесть.
Из-за этого сегодня на приеме у врача мне было слегка, черт возьми, неловко.
Положив ручку, расправляю плечи. Клянусь себе, что не стану трусить. Именно этого он хотел от меня. Правда учитель из него так себе, он только требовать умеет.
Запах уже знакомых тяжелых духов забивает нос, когда вхожу в просторный кабинет декана. Мне не приходилось здесь бывать.
Надежда Александровна Дубцова смотрит на меня, сидя за своим рабочим столом.
Я не умею грубить людям. Кажется, в этом моя беда, потому что они это чувствуют.
— А ты оказалась хитрее, чем я думала, — замечает с издевкой, когда сажусь на один из стульев за длинным столом для совещаний.
Передернув плечами, прижимаю к животу сумку.
— Не знала, что вы обо мне все время думаете, — осматриваю пол и потолок.
— Думаешь, я теперь до тебя не дотянусь, дорогуша? — игнорирует.
Перевожу на нее глаза. Веселья на ее лице нет, только жалящая неприязнь. Это задевает меня сильнее, чем все-все, что она когда-либо мне говорила.
— Что я вам такого сделала? — спрашиваю, упрямо глядя в ее сверлящие глаза.
— Ты как репей, — поясняет. — Прицепилась и никак не отстанешь.
Горло сковывает обидой, может поэтому я не нахожусь, что ответить.
— Я не репей, — говорю хрипловато.
Я забуду ее слова. Выйду, и забуду.
— Давай дам тебе денег, — снисходит. — Сколько ты хочешь, чтобы я тебя больше никогда не видела?
С меня резко становится хватит. Я уже и так чувствую себя немного грязной.
— Нисколько, — встаю, быстро направляясь к двери. — Поверьте, я сама что угодно сделаю, чтобы вас никогда не видеть.
Может это бегство, но мне все равно. В моем мире люди не разговаривают друг с другом вот так. И я не хочу к этому привыкать. И не буду! Но это не значит, что я ничего не чувствую. Я чувствую. От этого слегка потряхивает руки.
— Ты ему мешаешь, — летит мне в спину. — Если любишь, просто отцепись от него.
Резко развернувшись, смотрю на нее зло. На черты ее идеально сохранившегося лица. На блеск холодных глаз…
— По-моему, это вы ему мешаете, — выпаливаю в ее лицо. — Иначе он бы от вас не сбежал на диван к своему двоюродному брату!
— Кем ты себя возомнила, чтобы повышать на меня голос? — шипит она.
К черту…
— Хорошего дня, — выхожу, закрывая за собой дверь.
Меня слегка потряхивает, пока иду по коридору, абстрагируясь от всего. Просто шарахаюсь от людей, пропуская по венам злость, протест и желание кусаться.
Мне хочется, чтобы нас все оставили в покое. Все!
Захожу в аудиторию под самый звонок.
У меня контрольная, к которой вчера я попыталась кое-как подготовиться, и когда вижу входящий звонок от Дубцова на телефоне, убираю его в сумку, чтобы не отвлекал.
— Привет, — говорю Алёне, заправляя за уши волосы и выкладывая на стол ручку с блокнотом.
— Я думала, ты сегодня не придешь, — тянет подруга.
— Я в строю, — говорю быстро. — Все нормально.
— Да? — ловлю ее взгляд на своем лице. — Тебя что, злая муха укусила?
— Нет, — стряхивая с себя события десятиминутной давности. — Все нормально. Дашь списать? — спрашиваю совершенно серьезно.