Ряд из трех мусорных баков, старое крыльцо с осыпавшимися ступеньками и заколоченной дверью, убогие кирпичные стены и зарешеченные окна.

— Не знаю. Когда пойду, тогда и узнаю, — говорит мотылек.

— Тогда вместе пойдем, — отстегнув ремень, смотрю на нее.

Отпустить ее одну бродить здесь я не могу. Я просто не смогу, твою мать, начать свой день, зная, что она ходит где-то здесь одна.

Она выглядит лучше, чем час назад, но то, что в ее руке мандариновая корка, которую не спеша жует, говорит мне о том, что это только кажется. Плюс ко всему, она выглядит очень загруженной. Глядя перед собой, мнет несчастную кожуру и о чем-то усиленно думает.

Уверен, поводы для мозгового штурма у нас с ней в девяносто процентов случаев разные, поэтому не могу не спросить:

— Че у тебя в голове сейчас происходит?

— Они все нас считают дураками, — делится она. — Даже дед.

Я бы добавил, что ее дед в придачу считает меня мудаком, но решаю оставить это открытие при себе.

— Они “все” нам завидуют, — заверяю ее.

— Правда? — смотрит на меня с кислым недоверием.

— Угу, — усмехаюсь. — Они “все” зассали бы, окажись на нашем месте. Поэтому завидуют.

Ее лицо омрачается, глаза прячутся от моих.

— Я тоже “зассала”, — говорит Аня.

Блин.

Чисто технически так и есть. Но я уже ни в чем не уверен.

— Проехали, — бормочу, забирая с панели телефон.

— Ты не понял, Дубцов.

Глядя на нее, вопросительно выгибаю брови.

— Я “зассала” не тогда, когда решила от детёныша избавиться, а когда поняла, как боюсь, что ты об этом узнаешь.

— Ты боялась правильно, — говорю на полном серьезе.

— И… чтобы ты сделал? — поднимает на меня немигающие глаза.

Нихрена хорошего

Если бы я узнал об этом, не имея понятия об общей картине, решил бы, что ей тупо не нужен, но если бы узнал в противоположной ситуации, я бы вряд ли простил ей такую трусость. Она это знает, именно поэтому “зассала”.

— Мы теперь не узнаем, да? — задаю встречный вопрос.

— Прости меня… — шепчет, глядя на мандариновую корку в своих руках.

— Ань… — откинув голову на спинку кресла, прикрываю глаза. — Я тоже облажался.

— Да, Дубцов, — слышу ее тихий голос. — Ты облажался. Я… мечтала, что ты придешь за мной. Еще тогда, в январе. Несмотря ни на что.

— Мечты — это воздух, — доношу до нее простую истину. — Нужно не мечтать, а действовать.

— Не все могут как ты, Кир.

Втянув в себя воздух, с шумом выдыхаю.

Посмотрев на нее, вынужден согласиться. Мы разные, и дело не в разнице наших полов. Но может в этом и прикол? Именно это в ней меня и манит. То, что она не такая, как я. И не такая, как все, кого я знаю. Я понял это с первого взгляда. С самого первого, твою мать, взгляда.

Ее глаза блуждают по моему лицу. Чистые, как слезы младенца. И наивные тоже. Все это время она пыталась противостоять мне, как могла. Я бы мог ее сломать в два счета, но скорее ногу себе отстрелю, чем сделаю это. Любому отстрелю, потому что, кажется, судьба у меня такая — быть мужем Калининой.

Это торкает, и сильно.

— Попробуй спрятаться от меня сейчас, — отвечаю хрипловато. — Я тебя найду, можешь не сомневаться.

— Зачем мне прятаться? — вздыхает, отстегивая свой ремень.

Потому что я облажался.

— Просто знай это, — произношу вслух.

— Угу… — фыркает. — Ты меня иногда пугаешь.

— Ты меня иногда тоже, — сообщаю ей.

Смотрим друг на друга, и я тянусь к ней за секунду до того, как она делает то же самое. Обняв ладонью маленький острый подбородок, касаюсь мягких нежных губ своими. В ней все не такое, как во мне. Даже то, как ее губы сдаются моим каждый раз, когда мне хочется быть главным, говорит о том, что я сильнее. Простая физика, но это будит инстинкты.

От нее пахнет мандаринами, и я готов ее губы сожрать, но, на данный момент, утро не та часть дня, в которую стоит болтать ее гормоны.

Когда пытаюсь отстраниться, она интуитивно тянется следом, что вызывает у меня тихий смешок. Подавшись вперед, целую ее по-настоящему. Смакую телпый гладкий рот и всасываю в свой пухлую нижнюю губу, после чего все таки выпускаю Анькино лицо и отстраняюсь, собираясь выйти из машины.

Она смотрит на меня чуть расфокусировано и облизывает припухшие губы.

Набрасываю на голову капюшон и открываю дверь. Аня выбирается из машины вслед за мной и, остановившись перед капотом, осматривается.

Застегнув под горло куртку, тяну ей руку, и она отдаёт мне свою прохладную ладонь. Молча топает рядом, тихо шурша курткой.

За углом и правда есть жизнь. Есть даже приличное крыльцо и вывеска. Пара глубоко беременных женщин подпирают дверь. Тормозим перед ступеньками, и я предлагаю:

— Возьми до универа такси.

— Ладно… — подняв руку, она теребит собачку на молнии моей куртки, дергая ее вниз и вверх.