— У нее угроза выкидыша. Включи свои, блять, мозги! — гаркаю в трубку.

— Она сильнее, чем кажется. Но ты и сам знаешь, иначе, повторюсь, не звонил бы.

— Думаешь, ты все знаешь лучше всех? — цежу.

— Я никогда не считала себя лучше других, но если бы не я, у тебя, возможно, ни ее, ни малыша не было бы. Просто потому, что ты все никак не мог достать из задницы голову!

Этот укол больнее всего, но она и половины не знает.

— Ты постаралась, плюсую, — говорю холодно. — Только одно учти, твоя подруга без моего ведома аборт никогда бы не сделала. И если бы не пришла ты, она пришла бы ко мне сама. Рано или поздно. Потому что она, блть, моя! Это ясно?

Теперь я в этом, твою мать, не сомневаюсь.

— Ну, раз так, то тебе и бояться нечего.

— Алёна… — сдаюсь нахрен. — Расскажешь ей, и я тебе башку откручу.

— Ты охерел?! — слышу злой голос Баркова на том конце провода.

Зараза!

Кладу трубку и швыряю телефон на панель.

Зло наблюдаю за тем, как перед капотом проходит мужик с мусорным пакетом.

В одном Алёна права. Я действительно опасаюсь долбаного скандала вселенского масштаба, который нафиг не нужен нам с мотыльком, но я и к нему готов. То, что я сказал ей — правда. И она об этом знает. Всегда знала. Даже тогда, когда бросила меня, она знала, что я ее люблю, но это не значит, что меня, блять, погладят по головке.

Телефон звонит, и я надеюсь, что это не Барков, который собирается вызвать меня на гребаную дуэль.

— Да? — отвечаю немного грубо.

— Доброе утро, сын, — голос матери звучит устало.

— Доброе.

— С тобой хочет поговорить отец, — сообщает она.

Пффф…

Я знал, что рано или поздно это произойдет. Ему что-то от меня нужно, иначе он оставил бы меня в покое. Ему что-то нужно, твою мать. Поэтому он сует эти ебаные палки мне в колеса, но я никогда не пошел бы к нему первым. Это не гордость, просто расчет. Если бы я пришел первым, он бы воспринял это, как мою слабость, а я не собираюсь просить у него пощады.

— Рад за него, — отвечаю.

— Спрячь свои бараньи рога, Кирилл, — настойчиво просит она. — Тебе с ним не тягаться, ты сам знаешь. Он ждет тебя к девяти в мэрии. Только не опаздывай, у него потом совещание.

Глядя на часы, сжимаю зубы.

У меня были планы. Даже если не считать того, что мне нужно перехватить Аню раньше, чем она пообщается со своей подругой, у меня были планы.

Твою мать!

— Я буду, — говорю и кладу трубку.

“Позвони, когда выйдешь от врача”, — скидываю сообщение и впечатываю телефон в магнит на панели.

Сдаю назад, понимая, что выбираю наименьшее из зол.

Кирилл

На дорогах час пик, но даже несмотря на это я добираюсь до центра города за каких-то двадцать минут. Не рискуя нарваться на эвакуацию машины за запрещенную парковку, паркуюсь на параллельной с мэрией улице, как делает восемьдесят процентов желающий в нее попасть, поэтому вдоль тротуаров каждый сантиметр пространства забит машинами. Мне приходится влезть в очень узкий карман полубоком, и делать этот маневр одной рукой нифига не удобно.

Заглушив мотор, принимаюсь ждать. Отсчитав себе три минуты на то, чтобы пересечь маленький сквер и добраться до здания мэрии. Еще три минуты на то, чтобы преодолеть КПП, на котором, наверняка, предупреждены о том, что я приду, и подняться на второй этаж.

Чтобы добраться до приемной нашего мэра мне потребуется шесть минут, и это не тот случай, когда я собираюсь прийти заранее.

Взяв телефон, проверяю, получила ли Аня мое сообщение. Оно прочитано, но осталось без ответа.

Пытаюсь вспомнить ее распорядок, который прослушал, но кажется нифига не запомнил. Знаю только, что ей нужно зайти в деканат, чтобы отдать “справку”, потом у нее занятия. В идеале, она закончить свой первый учебный год очно, как и планировала, а вот в следующем году учиться очно у нее никак не выйдет. Она не в восторге от такого расклада, но выхода у нас нет. Осенью у нас будет ребенок.

Под ребра будто кто-то засунул обогреватель. Там печет, потому что пытаюсь себе его представить. Ребенка. Нашего. Пацана или девочку, сам не знаю кого, меня жизнь к такому не готовила.

Аня молчит, хотя время к девяти.

Че с ней там так долго делают?

Постучав телефоном по колену, выключаю звук и убираю в карман.

Это привычка. Даже уйдя из его дома, я помню о том, что его дико бесит, когда кто-то уделяет внимание мобильному телефону за обеденным столом или в его кабинете. Особенно, когда этот кто-то — я. Чувствовать себя дрессированным щенком на вкус довольно мерзкое чувство, но так уж вышло, что я дрессированный. И до этой минуты я в полной мере не осознавал, каким свободным ощущал себя все это время. Вдруг с уверенностью понимаю, что отнять у себя это чувство я не позволю.

Я сорвался с цепи из-за нее.

Из-за Ани.

Наверное, это случилось бы рано или поздно, но тогда, когда она попросила больше себя не беспокоить, я реально сорвался с цепи, на которой сидел всю свою жизнь. Меня штормило так сильно, что я потерял инстинкт самосохранения. В любом случае, возвращаться на гребаную цепь я не собираюсь.

Выйдя из машины, трусцой перебегаю дорогу, ловя на щеках капли мелкого дождя.

Ровно в девять я в приемной мэра и, повесив мою куртку в шкаф, секретарь отца проводит меня в его кабинет. Переложив телефон в задний карман джинсов, следую за ней и пытаюсь понять, что чувствую, видя знакомое пространство и лицо своего отца.