— Ты блядь, на комплимент напрашиваешься, или вывести меня решила в конец? — опять заворчал он, но ответить я не успела, хотя было что сказать.

— Ты знаешь, что я не умею говорить всей этой розовой хрени, — как-то обречённо проговорил он, отпуская мои руки, и совсем освобождая от тяжести своего тела.

Кир сел рядом, и я тоже подтянулась, устроилась рядом, понимая, что таким образом он не откроется, а лишь ещё больше разозлиться.

— Когда мне было девять, я чуть не утонула, — начала я, решив поделиться с ним, и подать пример, — мы с тётей Олей пошли вместе на пляж. Она устроилась на берегу, а я плескалась рядом. Откуда-то там оказалась яма, и я пошла ко дну. Плавать не умела. Паника. Помню только пузыри и попытки всплыть… — помолчала, действительно вновь переживая тот ужас, — миг, и всё бы закончилось… тётя Оля меня спасла, вытащила на берег. Было страшно, но воду я люблю до сих пор.

— А я в семь лет, упал в открытый погреб, — вдруг подал голос Кирилл, — не увидел, что люк открыт. Гостил тогда у бабушки в деревне. Шел, секунда, и уже лежу в подполе, от изумления даже боль не почувствовала в вывихнутом плече. Глаза бабушки только перед лицом. Испуганные, ошалелый, потому что дыхание сбилось, и я вздохнуть не смог, а она от страха, сказать ничего не могла. Так и смотрели дуг на друга, пока батя не зашёл в дом… — Кирилл улыбнулся.

— И что?

— И ничего, — ответил Кир и перевёл на меня свой взгляд, ещё немного затуманенный воспоминаниями, и поэтому слегка отстранённый, — бате соврали что-то, но правду не рассказали. Бабушка боялась получить нагоняй за недогляд за внуком. Так и сохранили мы с ней секрет.

— А плечо?

— А что плечо, — Кирилл потёр глаза, — зажило, никто и не заметил. Я в то время без новой ссадины домой не возвращался.

— А бабушка давно умерла? — задала я новый вопрос, поняв по его рассказу, что её нет в живых.

— Давно, шестнадцать лет назад. Батина мать. А дед ещё раньше умер. Она молодец, держалась до последнего. Одна в деревне жила. Я очень любил бывать у неё. По большей части, конечно, потому что присмотра не было.

Он замолчал, видимо снова предаваясь воспоминаниям.

— Кирилл, — прервала я молчание, — а ты когда-нибудь познакомишь меня с родителями?

Он перевёл на меня взгляд, и смотрел снова так, словно изучая и сопоставляя все за и против.

— По одной просьбе за раз, зеленоглазая, — выдал он, наконец. — И я не помню, чтобы ты согласилась стать моей женой.

— А я не помню нормального предложения? — съязвила в ответ.

— А ты сегодня особенно дерзкая, Света, — Кирилл поддался вперёд, нависнув надо мной, опаляя горячим дыханием моё лицо, — ты вина перепила, или нарываешься на жёсткий трах?

Я отпрянула, как всегда не готовая к его откровенным заявления, и такому резкому переходу с одной темы на другую.

— А ты только об этом и думаешь, — начала защищаться, хотя жесткого траха, как выразился Кирилл, захотелось, видимо, поэтому продолжила клонить дальше свою линию.

— А ты нет? — криво усмехнулся Кир.

— Представь себе, нет, — не признаюсь ни за что.

— Да я отсюда чувствую запах твоего возбуждения, — прорычал Кирилл, резко подтягивая мои бёдра, впечатывая в себя.

Я взвизгнула, и упёрлась ладонями в его грудь, а промежностью в его стояк, под брюками.

— Давай так, если ты сейчас скажешь, что меня не хочешь, мы пойдём спать, — проговорил он, потираясь своим членом между моих ног, зажигая меня каждым этим откровенным касанием.

Я закусила от досады губу. Так далеко я не смогу зайти, а он вполне может выполнить свою угрозу, обмолвись я хоть парой слов, что не хочу его. И что делать?

— Дело не в этом, Кирилл, — решила я вырулить, — а в том, что мы ведём серьёзный разговор, а ты сводишь всё к сексу!

— Это ты сводишь всё к сексу, — парировал он, притираясь теснее, и разводя полы халатика на моей груди, касаясь её пока только взглядом, но так словно ладонями сжимал. Я явственно ощущала горячую шершавую кожу, и касания влажного языка, и это не давало мне сосредоточиться на нашем разговоре.

— Я? — только и смогла выдохнуть удивлённо.

— Ты, зеленоглазая, — подтвердил Кирилл, и оплёл длинными пальцами мой подбородок, фиксируя, и не давая отвернуться.

— Ведь это же ты возникаешь на меня. Глазами своими сверкаешь. И пахнешь так, что сожрать тебя охота. Но если ты скажешь, что я не правильно считал все эти знаки, я так и быть не стану тебя заставлять.

Вот же гад такой! Говорит всё это, смотрит в глаза, и я вижу на их дне, притаившееся искры. Ему весело, потому что загнал меня в ловушку, и он уверен, что я не откажусь, не смогу. И я не могу.

— Ну что, зеленоглазая? Не прав я? — и его губы складываются в ухмылочку.

— Ты решил меня наказать, таким способом, за откровенность? — я сопротивлялась из последних сил, вцепившись в его плечи.

Да что там сопротивлялась! Я сдавалась, просто ещё не вся кровь от мозга отлила.

— Даже и не думал, ты сама напросилась, — ответил он на это, — давай, Света, я жду, скажи мне, чего ты хочешь, спать или трахаться?