* * *

— Иван Алексеевич, ну давайте я вам хоть полы вымою, — несмело предложила Хомка. — А то ведь буду просто трястись и стесняться, что такие драгоценности придётся надевать, — девушка ждала свои регалии, за которыми Ната уже отправилась к гному-ювелиру. — Да и не привыкла я без дела сидеть.

— Не надо, Тамарочка, — ласково посмотрел хирург. — Вы ведь после операции… тьфу ты, у вас же абсолютно нормальный палец, невероятно! Хотя, знаете, я уже устал удивляться вашим чудесам — то Наточка прямо из Сибири пациента доставляет, то Леночка спасает человека, который потерял почти всю кровь. А насчёт полов не беспокойтесь — они у меня всегда чистые, я всё-таки врач! Давайте лучше чаю выпьем, — он налил дегтярного цвета заварку в две небольшие чашки. — А вы, такое впечатление, с юга? Говор немножко не московский.

— Краснодарская я, — Хомка тихо улыбнулась. — Была. А теперь не знаю какая. Стоит в паспорте регистрация в Нижегородской области, но я туда так и не добралась, денег не хватило. И не хочу уже — мы смотрели, там полуразвалившийся домик в глухой деревне. Сад я, конечно, приведу в порядок, но дом-то не отстрою сама! Да и боюсь одна жить.

— То есть вам просто купили какую-то развалюху где попало, чтобы была формальная регистрация? — сразу понял Иван Алексеевич. — А родители-то ваши где?

— Не знаю, мне всегда говорили, что «их нет», — задумчиво ответила девушка. — Сколько себя помню, всегда с тётей Верой жила, а теперь её дети в город забрали, заболела она. И дом продали, а новый хозяин сказал, что купил мне такой же домик с садом, и денег дал доехать, но мне только до Москвы хватило.

«Вот бывают же такие гады!» — хирург слегка отвернулся, чтобы пугливая Хомка не видела его злого лица. — «Всё понятно — жила сиротка у дальней родственницы без всяких прав на имущество, а новые хозяева её на улицу выставили. Нет, кому-то другому такого старта, может, и хватило бы, но не этой же всего боящейся мышке!» — он, немного успокоившись, взглянул на девушку, плывущую в каких-то своих грёзах. — «Совершенно ведь к жизни не приспособлена. Нет, не в том смысле, что лентяйка и неумёха — она наверняка много чего умеет, но не умеет жить в реальном мире. Да что там «не умеет» — попросту боится! И хорошо, что не доехала до деревни этой — ведь пропала бы одна…»

— Хомка, мы здесь! — появилась Ната, держащая ларец с регалиями. — Платье и туфли сейчас Леренна принесёт, она посвящение свидетельствует, а облачать тебя будет Маахш. Иван Алексеевич, вы можете пока не заходить в спальню? — смущённо спросила Лесная Сестра.

— Конечно, Наточка! — подмигнул хирург. — Женщине нужна спокойная вечность, чтобы быть красивой, так что не торопитесь.

«Ну как?» — прочитал он через несколько минут мечтательный взгляд Хомки, на которой переливалось туманными волнами бледно-зелёное, лунного оттенка длинное платье.

— Фея лунных грёз… — восхищённо выдохнул Иван Алексеевич.

— Я такая и есть, — прошептала девушка. — «Сказка — в лунном озаренье — лунный лик, в мире снежном на мгновенье — лунный блик…»

— Вы знаете эти стихи?! — старик не на шутку удивился. — Откуда?

— Просто знаю, — слегка смутилась Хомка.

— Тамара, посмотри сначала не в зеркале, чтобы хоть привыкнуть немного, — Леренна открыла ларец. — Не стесняйся, регалии почти незаметные — тебе действительно не надо ничего яркого.

— Ой… — девушка всё-таки отшатнулась и чуть не упала, забыв, что стоит на не слишком высоких, но слишком непривычных для неё каблуках, и хирург, поддержав её, тоже заглянул в ларец. Диадема, ожерелье и два браслета — мягко мерцающие флюориты и тонкие полупрозрачные пластинки жадеита в паутинках бледно-лунного золота. «Действительно почти незаметные», — Иван Алексеевич залюбовался работой мастера. — «Но если присмотреться — какая же красота! И даже сочный изумруд во втором кольце идеально подходит. Напоминание о том, что лунный сад — всё равно сад».

— Тамарочка, а ведь вы небось садом занимались? — сообразил он.

— Да. Я очень любила наш сад… — с печальной нежностью в голосе призналась фея.

* * *

И вновь ходил по кругу подгоняемый Тарсаном метелан, но приводил он в движение уже не молотилку, а маслобойный пресс, в который Паланир время от времени высыпал очередной мешок семечек. Мардон оттаскивал мешки с жмыхом, Нилармах наполнял маслом глиняные бутыли, Суленор закрывал их пробками и относил к амбару, и Виктор заливал пробки смолой. Смолу он подогревал магией Огня, чтобы Навепа не ворчала, что «опять учёного человека гоняют, как батрака». Впрочем, ворчать было кому и без Навепы — Паланир тоже любил это дело.

— О-ханисет, вот не хочу больше с пасоном этим связываться! — буркнул крестьянин, подойдя к Виктору и Юле, которая, конечно, тоже присутствовала — она пересчитывала бутыли. — Масло-то вкусное, но это ж сколько бутылей надо! А второй раз ведь не нальёшь, засыхает оно. Юлли, помнится, ты ещё говорила, что пасон почву истощает? Это как, больше ничего не вырастет, что ли?

— Вырастет, если на следующий год после пасона посадить ленсу, — Юля вытащила блокнот. — Фенет, вот смотри: в первый год, сразу после ленсы, на этом поле сеют озимый хансат, на следующее лето его убирают, и до весны поле под паром. На третью весну на том же поле нужно посадить солану или сахар, а на четвёртую — пасон, и дальше снова ленса.