Оставив разгрузку трофеев на Шатохина, я отправился прямиком к белому щитовому бараку

с красным крестом во всю стену — построенному на днях полевому госпиталю. Молоденький военврач без лишних слов проводил меня по коридору до нужной палаты и вежливо удалился.

Я тихонько постучал в дверь, потом приоткрыл её.

Лика меня не слышала. Она сидела на кровати, полностью заваленной приношениями. После

той памятной минуты, когда Лика Лебедева, ученица 11-го класса Новопоселковской средней школы, бесстрашно вцепилась в руку Гриффита и помешала ему стрелять, ребята Шатохина приняли её в своё боевое братство. Судя по количеству гостинцев, её опекали все двадцать шесть душ. Поверх одеяла, разложенные на аккуратные кучки, возлежали оранжевые солнышки апельсинов, бордовые яблоки, ярко-жёлтые банановые грозди, пёстрая конфетная россыпь и, даже, плитки горького армейского шоколада.

Вдобавок, кто-то из бойцов притащил ей «звучок» с наушниками, и теперь она, покачивая головой в такт, слушала музыку и увлечённо сортировала подарки.

— Так-так, Лебедева, — громко сказал я, — вот, значит, как мы лечимся!

— Ой! — Лика сорвала с головы наушники и вскочила с кровати, — Сергей Александрович! Вы пришли…

— Я смотрю, ты уже в полном порядке, — сказал я, усаживая Лику на место.

— Да, рука вот только побаливает, — она задрала рукав огромного, не по размеру, халата, и показала мне чёрный синяк над локтем, — я здорово ударилась, когда падала.

— А, теперь скажи-ка мне, Лебедева, — я отодвинул в сторону гроздь бананов и сел, — как же ты очутилась в этом ангаре?

— Я же видела, как они напали на вас. Ну, и побежала … за машиной.

— Побежала! Так ты что же, следила за мной?

Лика промолчала. Я тоже молчал, глядя на неё.

— Скажите, Сергей Александрович, кто вы? — спросила она вдруг. — Я ведь давно поняла, что вы не простой учитель.

Я вздохнул.

— Ладно, — решил я. — Пожалуй, покажу тебе кое-что? Только учти: о том, что увидишь — никому ни единого слова! Поняла?

Мы вышли из лазарета, когда на лагерь спустилась ночь. Было холодно и сыро. Лика шагала рядом со мной, пряча лицо за поднятым воротом офицерской шинели и нахлобучив на глаза фуражку с кокардой медицинских войск. Этот маскарад был неизбежен, иначе нас развернули бы у первого же поста по дороге в зону. Прикид пришлось одолжить у врача-старлейта, уговорив его посодействовать в должностном преступлении.

Конечно, я понимал, что не должен не то что показывать Лике аномалию, я не мог даже разговаривать с ней об этом. Но именно Лика имела право знать правду. Пожалуй, больше любого из нас. И ещё я был уверен — всё, что она увидит в зоне, для других так и останется тайной.

Кроме шатохинских ребят, которых я всех уже знал в лицо, а многих и поимённо, военные поставили по периметру и у КПП ещё и своих людей. Но мой жетон пока ещё открывал здесь любые двери, и мы без проблем добрались до аномалии.

Даже ночью здесь кипела работа — военные осушали земснарядом болото и вколачивали коп-

ром длинные пластанитовые сваи — основу для будущего купола. Среди шума и суеты на нас никто не обращал внимания.

С разных сторон зону освещали четыре мощных прожектора, и всё, что происходило там, было видно, как белым днём. Мы остановились в двух шагах от высокой сетчатой ограды, за которой притаилось то, что закрытые документы именовали аномалией 13–28.

Зона вновь поменяла обличье, отвоевав у чёрной, оттаявшей земли ещё несколько метров. Голец больше не стонал. Собственно как голец он вообще перестал существовать. Выпустив из-под себя целый лес кривых уродливых пасынков, он сморщился и опал, как осклизлый гриб-перестарок. А у его подножья появилось целое озерцо — огромная лужа маслянистой, отдалённо напоминающей нефть, жидкости. Озерцо жило своей жизнью — время от времени оно начинало бурлить

и над его поверхностью взлетал тёмный, лоснящийся на свету, гейзер. Всё остальное было здесь

как всегда: пузыри, шары, иголки… Хотя нет, какие-то чёрные клочья поднялись вдруг из зарослей слева. Больше всего похоже на сажу. Интересно, видел ли это Радостин.

— Страшно… — прошептала рядом со мной Лика.

Она выглядела бледной и потрясённой. Я взял её за руку.

— Скажите, Сергей Александрович, всё это, — Лика обвела глазами чужой, непонятный мир, который мы называли зоной, — всё это из того лишайника, который убил дедушку?

Я кивнул.

— А почему же вы не уничтожите здесь всё? Оно ведь растёт. Оно может убить и ещё кого-то.

Я снова кивнул.

— Видишь ли, Лика, не всё так просто. Конечно, можно пригнать сюда танки, артиллерию, сбросить водородную бомбу. Можно. Но я расскажу тебе сначала одну старую притчу. Однажды человек встретил пчелу и попытался поймать её. Пчела укусила человека. Закричав от боли, он размахнулся и убил пчелу. Другой человек не стал убивать пчелу, а пошел за ней. Обнаружил дупло на дереве, нашёл в нём мёд, воск, прополис. Из мёда он сварил вино, из воска сделал свечи, а из прополиса лекарства, — я покосился на Лику, она внимательно слушала. — Да, ты права, пока нас только кусают, но это вовсе не значит, что нужно раздавить зону, как ту пчелу. Кто знает, быть может, пройдут годы, а может десятки лет — мы научимся понимать её, научимся жить с ней в мире.