цо. Прежде, чем оно схлопнулось, стрингер успел увидеть членистое брюхо существа, покрытое множеством блестящих щипов.

КП в районе прорыва. 28 июня 2020 г. Несколько позже.

Полковник Звонов был, наконец-то в своей стихии. Его штабной БТР, ощетиненный лесом антенн, с самого утра носился по сопкам, выявляя слабые места в оцеплении и сотрясая эфир отборным армейским матом. Дело шло. К полудню зону прорыва обнесли никелиновой «колючкой» и расставили вдоль неё спецназ. Ловушка захлопнулась.

Когда мы с майором подкатили к временному КП, разбитому на плоской макушке Соколиной сопки, охота на «брингеров» уже началась. Её технология была по-своему примитивна: сенсоры засекали бредущего по сопкам «несуна», затем специальная бригада забирала его вместе с его хабаром в «вертушку» и на зачищенную зону сбрасывался напалм. На этом последнем пункте настоял полковник. Будучи ветераном двух кавказских компаний, он хорошо знал: недобитый враг вдвое опасней. Я не разделял его стратегический концепций в отношении аномалии, но в данном случае, возражать не стал. Слишком велик был риск снова выпустить зону из-под контроля.

На пути к штабной палатки меня догнала Людочка Фомина:

— Сергей Александрович, — выпалила она, — к нам только что доставили какого-то совершенно нетипичного брингера.

«Надо же, какое прилипчивое словечко, — подумал я, — не успела выйти газета, а наши уже перекрестили «несунов» в «брингеров». Всё-таки сукин ты сын, Стас Качалов!»

Я повернул вслед за Людочкой к длинному, похожему на вагон, боксу с бело-голубым знаком

МЧС на серебристом боку. Это чуждое местному пейзажу сооружение перетащили сюда из лагеря грузовым вертолётом ещё утром и сейчас там колдовала бригада спецов во главе с Радостиным.

Озабоченный профессор встретил меня в дверях.

— Ну, Олег Викторович, — заходя внутрь бокса, сказал я, — показывай, где твоя добыча.

— Туда, — коротко кивнул он.

Мы миновали несколько прозрачных дверей, за которыми притаились оглушённые шокерами

«несуны». Они провожали нас своими красными безжизненными глазами и, казалось, совершенно не понимали, где они и что с ними происходит.

Нетипичный брингер содержался в самом конце бокса. Когда мы с профессором вошли в его камеру, он безмятежно храпел, лёжа на полу. Это был здоровенный детина в джинсовых потрёпанных шортах и майке-борцовке. С правого плеча брингера целил синий амур, под которым угадывалась надпись: «Любовь зла».

Я наклонился над ним и попытался растормошить. Тщетно. Тогда я зажал пальцами его нос, и

только после этого брингер замычал и открыл глаза. Красные и бессмысленные. Они совершили какое-то сложное несогласованное движение, пока, наконец, не сфокусировались на мне.

— Ты кто? Мент? — прохрипел брингер, обдав меня перегаром. — За что взяли, волки позорные?

— Где его подобрали? — спросил я Радостина, начиная понимать, что красные глаза нашего подопечного ещё не повод записывать его в брингеры.

— Возле озера, — вздохнул профессор, — в самом центре прорыва.

— Правильно, — вмешался «брингер», — возле озера. Мы с Лёхой рыбу ловили.

— Лёха тоже пил? — спросил я.

— Не, Лёха не пил, — «брингер» интенсивно замотал головой, — за рулём он. А я вот чуть-чуть расслабился.

— Сколько он принял, Олег Викторович? — поинтересовался я у профессора.

— Рядом с ним нашли три пустых поллитровки, предположительно, из-под самогона.

— Какой самогон? — обиделся «брингер» — Никакого самогона, чистый спирт! Сам на травах настаивал. Можно сказать, эликсир жизни.

— Да вы, я гляжу, философ? — бросил я иронически.

— А как же! — «брингер» попытался встать, но не смог: рухнул на пол и через мгновенье раздался его философический храп.

— Олег Викторович, — задумчиво разглядывая синего амура, спросил я, — а Лёху, дружка его, удалось разыскать?

— И его, и машину. Точнее, то, что от неё осталось, — Радостин похлопал себя по карманам и

извлёк помятый блокнот. — Вот, Карташов Алексей Николаевич, — прочёл он, — при нём были права и техпаспорт.