Когда я поняла, о какой именно в данном случае крови говорили эти двое, меня просто бросило в горячий пот, а лицо покраснело от стыда!

Но ведь папа должен был ощутить своим нюхом, что Карат не трогал меня!

— …Ты ведь сам отпустил меня! — голос получился хриплым и дрогнувшим, когда я на самом деле не представляла, что теперь делать и как оправдываться, даже если ничего греховного мы в этой поездке не совершили, с ужасом понимая, что именно эти мысли в голове папы сейчас станут большой бедой между двумя мужчинами, которых я любила в равной степени, но по-разному.

— А ты марш в комнату, дочь! С тобой я позже поговорю!

Я всегда слушалась отца.

До сегодняшнего дня.

— Это что еще такое?! — тут же взревел и без того заведенный папа, кидаясь ко мне в явной попытке шлепнуть по заду, но Карат загородил меня собой, не давая ему дороги со словами:

— Полегче, дружище! Звезда ни в чем не виновата.

И это стало последней каплей.

Отец ринулся в бой в попытке выместить все свои накопившиеся эмоции.

И судя по его ярости, копились они очень долго.

Сначала он нападал на Карата врукопашную, лупил что было силы и от всей души, заставляя меня от каждого удара содрогаться и глотать крики, потому что Карат не пытался дать отпор, принимая всю злость и безнадежность своего друга и не обращая внимания на то, что скоро на его лице выступила кровь.

Он не пытался дать отцу сдачи, только отклонялся от особо сильных ударов.

Даже не отталкивал его от себя.

И это было жутко!

— Вот черт! — выдохнул Север, когда в руке отца появился топор и лезвие сверкнуло в лучах солнца холодной убивающей сталью, но Карат только махнул рукой всем сыновьям, которые были готовы броситься, чтобы разнимать отцов:

— Не вмешивайтесь!

Я знала, что они не посмеют ослушаться, но больше не могла смотреть на то, как отец в прямом смысле избивал Карата, ощущая в душе такую боль, словно это били меня, кинувшись вперед и вставая между ними как раз в тот момент, когда папа вскинул топор…

Меня учил драться Морозный.

И он был жестоким, но справедливым учителем.

Бил по-настоящему, давая привыкнуть к боли и извлекать из нее выгоду для себя. Это он учил меня и тому, что нельзя встревать в драку двух воинов. А если и делать это, то ни в коем случае не оказываться между двумя, а бить по рукам со стороны.

Но разве я могла думать об этом, когда видела кровь на Карате и налитые яростью глаза отца, зная, наверное, лучше всех вместе взятых, насколько виртуозно он владеет топором?..

— Пап, хватит! Ради Праотца, остановись!

Я знала, что Карат не отступит и примет весь удар на себя, как знала и то, что папа не успокоится, пока не прольет еще больше крови. И пусть говорят, что в роду Полярных самая холодная кровь. Это была неправда.

Берсерк оставался Берсерком, какому бы роду ни принадлежал.

— Назад!

Лютый кинулся вперед на пару с Севером, пытаясь вытащить меня, но было поздно, когда мое плечо обожгло огнем, а за спиной раздались оглушительный рев и хруст разлетающихся в клочки рубашки и брюк Карата.

— ТВОЮ МАТЬ! Малик, Нефрит, Сумрак! Все сюда!

Север повышал голос крайне редко, и то, что это произошло сейчас, было плохим знаком!

А дальше начался какой-то ад из криков, рычания и попыток сдержать Карата, который обернулся в медведя и просто пошел напролом, больше не сдерживаясь и, кажется, совершенно потеряв себя в звериной сущности.

Такого исхода событий не ожидал никто, включая моего отца, чьи глаза на секунду распахнулись, когда огромная черная мохнатая гора кинулась на него в самом натуральном желании порвать на тысячу крошечных полярных медведей, но он быстро сгруппировался и не дал снести себе голову при первом же выверенном взмахе огромной лапы Кадьяка.

Вся гурьба Беров вылетела из дома, тут же кинувшись вперед, чтобы разнять озверевшего в прямом смысле Карата и отца, чей пыл явно поостыл, хоть и не прошел полностью, пока он продолжал заправски махать топором в желании херакнуть наглому медведю хоть куда-нибудь.

Шум был оглушительный, с матами и ревом, который, наверное, можно было услышать даже в близлежащем поселении Гризли.

— Да вы совсем охренели! — гаркнул Лютый, когда и отец обернулся в медведя, не собираясь отступать и отбрасывая от себя топор, чтобы ринуться вперед на Карата и биться теперь на равных.

Их сыновья буквально толпами тянули двух медведей в противоположные стороны, стараясь прервать эту внезапную заварушку буквально на ровном месте, но всё было бесполезно.

— Звезда! В дом! Он чувствует запах твоей крови и разнесет всё в прах! — крикнул Сумрак, прежде чем обернулся тоже, протискиваясь третьим медведем между совершенно белым и совершенно черным, как та золотая середина, которая должна бы уравновесить и привести в чувства, вот только и это не помогло.