– А давайте темную ей устроим? – предложила Дыбовская.

– Точно! – подхватил кто-то.

– Прямо сейчас! Еще есть до звонка время. Чепа держи дверь.

Чепа метнулся к двери и взялся за ручку.

– Дыба, хватай её!

Исаев молчал, наблюдал за происходящим, не говоря ни слова. Может, всё это творилось с его позволения, а, может, и вообще – по его приказу.

Ярик растерянно уставился на него – чего-то ещё ждал, наивный. Однако видя, что он бездействует, вскинулся сам.

– Дыбовская, Чепов, вы совсем сдурели! Отвалите от нее, придурки!

– А то, что? Тоже стукнешь мамочке, да, Лиддерман?

– Надо будет – стукну! – Ярик тяжело дышал, на скулах алели пятна, зато глаза сверкали, как у пленного комсомольца-героя. Я даже залюбовалась на миг.

– Значит, тоже крысой станешь, – с презрением фыркнула Дыбовская.

– Надо будет – стану! – раздухарился Ярик.

– И правда, сядь, Ксюха, – подала голос Катрин. – Через пять минут звонок. Мы с Хацапетовкой потом разберемся. После уроков. Светка! Мухина! Следи за ней.

Я просто в шоке была оттого, что творилось. Оттого, что они даже не скрывали ничего. Это как надо обнаглеть от своей безнаказанности, чтобы вот так ничего и никого не бояться.

– Спасибо тебе, – поблагодарила я Ярика тихо.

– Эй, Лиддерман, – окликнула его Черемисина и, смеясь, спросила: – Ты запал, что ли, на Хацапетовку?

Он не успел ответить – в класс вошел историк. А минут через пять после начала урока в кабинет забежала Вероника Владленовна, всполошенная и нервная.

– Извините, я на секунду, – извинилась она перед историком. – Исаев, Потанин, Чепов, Куклин, Шишмарев и Садовников, после этого урока всем быть у директора как штык.

Вероника Владленовна удалилась, но перед тем, как выйти, бросила на меня быстрый, почти мимолетный взгляд, в котором явно читалось осуждение. Еще и она меня винит?! Это просто бред…

Класс загудел, заволновался, но историк окриком заставил всех замолчать. А после урока Исаев и его компания отправились к директору.

Весь класс их ободрял и выкрикивал всякую чушь в напутствие: держитесь, пацаны! Не сдавайтесь! Мы с вами! Скажите Безобразной Эльзе, что Хацапетовка сама на Исаева с первого дня вешалась и сама туда к нему прибежала, мы все подтвердим…

Следующий урок проходил в полупустом классе. Видимо, разбирательство у директрисы затянулось. Появились они только в середине третьего. Мы как раз писали самостоятельную по физике. И как только они вошли, почти все повыскакивали с мест, принялись радостно галдеть, как будто те с войны вернулись, забрасывали их вопросами, не обращая внимания на возмущения физички.

– Ну, что, что? Че было? Че сказали? – неслось со всех сторон.

Исаев никому не отвечал. Говорил Чепа:

– Педсовет будет. Андрюху исключать будут.

– Как? За что? Почему? А вы сказали, что эта дура Хацапетовка сама навязалась?

– Андрюха всю вину на себя взял, – разрывался Чепа, стараясь ответить всем и каждому. – Сказал, что во всем один виноват.

– Чепа, заткнись уже, – велел ему Исаев.

Но Чепова распирало, только вопль физички, что ещё хоть слово и он пойдет вон, заставил его замолчать. Ненадолго. Он сел на место и там уже продолжал свой рассказ шепотом.

Все уроки я сидела как на иголках. В столовую даже не совалась – вот такая я трусиха… Ярик принес мне оттуда булочку с изюмом и маленькую упаковку сока. А заодно сообщил:

– Эти придурки собираются тебя заловить по дороге из школы. Они знают твой маршрут. Мухина рассказала. Я сам слышал, как они между собой договаривались. Может, пойдем в окружную? Или где-нибудь отсидимся?

– Нет, – покачала я головой. – Что будет, то и будет. Не бегать же от них постоянно.

– Но я один против всего класса ничего не сделаю.

– Ты уже много всего для меня сделал. Я даже не знаю, как тебя благодарить. Но прятаться не хочу. Если они меня побьют, вот тогда я на них точно стукну. Терять-то уже нечего. А остальное – ну, переживу как-нибудь.

– И ты не боишься? – удивленно спросил Ярик.

– Конечно, боюсь. Я же не идиотка. Но ты ведь сам сказал, что если покажешь им свой страх – только хуже будет.

На переменах, да и на уроках я время от времени ловила на себе взгляды Черемисиной, Дыбовской, Чепова, Мухиной и других. Они очень красноречиво посматривали на меня и переглядывались между собой. Может, я уже накрутила себя до предела, но мне чудилось, что сам воздух в классе был пронизан насквозь опасностью и угрозой, как ядовитым газом.