Кто-то смеялся вслух, кто-то выкрикивал другие обидные слова в мой адрес, а она сидела за учительским столом в пол-оборота и качала головой, мол, что с меня взять.

Полыхая от негодования и обиды, я швырнула маркер и пошла к своей парте.

– Стоянова! – крикнула мне в спину классная. – Тебя никто не отпускал. Куда направилась? Кто будет задачу дорешивать?

– Сами решайте свои задачи, – огрызнулась я, усаживаясь на место.

Господи, как же мне катастрофически не хватало Ярика! Он бы сейчас обязательно нашел нужные слова, поддержал. Да и классная при нём настолько не распускалась.

– Ах вот как! – взвилась Вероника Владленовна. – Ты ещё и хамишь мне тут! Знаешь что, Стоянова, давно пора с твоей матерью побеседовать. И по поводу учёбы, и по поводу твоего поведения. Так что передай, пусть ко мне сегодня подойдет после первой смены.

– Угу, щас, – мрачно буркнула я себе под нос, но классная услышала. Или догадалась по моему выражению.

– Ясно. Я сама ей позвоню, – пообещала Вероника Владленовна.

– Чё, Стоянова, мамка поругает? – повернувшись ко мне, ухмыльнулся Шишмарев.

– Отшлепает! – выкрикнул с дальней парты Чепов.

Я показала ему средний палец. Придурок.

– Стоянова! – взвизгнула классная. – Ну всё, позвоню сразу же после урока!

– Звоните, только не забудьте рассказать, как вы меня обозвали при всем классе, – ответила я.

Она захлопала глазами, потом сжала губы так, что они сморщились как куриная гузка.

– Это не обзывательство, Стоянова, – влезла Черемисина. – Это констатация факта. Если ты тупая, как тебя ещё называть?

– Да, Стоянова, – поддакнула Юляша. – На правду не обижаются.

Класс возбужденно и радостно галдел, а Вероника Владленовна молчала. Раньше она хотя бы одергивала тех, кто орал с места. Но сейчас ей, очевидно, нравилось, что класс на её стороне. Только дура не понимала, что они вовсе не за нее, а против меня.

А если серьезно, то как же это ужасно, когда все-все против тебя! Когда все винят тебя неизвестно за что. Когда унижают и осмеивают, а та, которая должна пресекать эти нападки, сидит и молча их поощряет. От этого буквально разрывает изнутри!

– Говоришь, на правду не обижаются? – вскипела я, не вытерпев. – Окей! В таком случае, ты, – я наставила палец на Юляшу, – выглядишь глупо и смешно, пытаясь, как мартышка, подражать во всем своей подружке. Как тебе такая правда? А тебя, Черемисина, попросту жалко. Ты так стараешься, из кожи вон лезешь, чтобы Исаев на тебя обратил внимание, но ему на все твои потуги плевать…

– Ты охренела?! – вспыхнув, воскликнула Катрин.

– Фигасе Хацапетовку понесло, – присвистнул Чепа.

– А ты, Чепов, просто шут гороховый. Глупый, трусливый и никчемный. Можешь только кривляться и гадить исподтишка.

– Чего-о? – приподнялся из-за парты Чепа.

– Стоянова! – прикрикнула Вероника Владленовна. – Сейчас же выйди из класса!

– Что? Гляжу, правда уже не настолько всем вам нравится? С чего бы вдруг? На правду же не обижаются! Вы, Вероника Владленовна, чудовищно предвзяты. Мягко говоря.

– Стоянова, вон из класса!

Но меня и впрямь понесло.

– Одних оскорбляете ни за что ни про что, а перед кое-кем... бисером рассыпаетесь. Одним вы ставите двойки за контрольную, а кое-кому – даете переписать. Да, Исаев?

Я повернулась к нему. Все взбудоражено переговаривались, что-то выкрикивали, возмущались, один он сидел внешне спокойно и молчал, глядя на меня тяжелым, темным взглядом.

– А ты, Исаев, просто подонок. Изображаешь из себя царька, но на самом деле ты ничего из себя не представляешь. Пустое место!

Выплеснув все, что накипело, я вдруг ощутила себя опустошенной и растерянной. Не вслушиваясь в крики одноклассников и Вероники, я схватила сумку и выскочила из кабинета.

На оставшиеся уроки я не пошла – не могла. Помчалась домой. Меня аж трясло – вот как я, оказывается, перенервничала.

Потом весь вечер ждала, когда Вероника позвонит маме. Решила, что если та нажалуется, я тоже молчать не стану. Расскажу всё-всё. И про неё, и про наш распрекрасный класс. Терять мне уже нечего.

Но Вероника не позвонила.

А к ночи у меня вдруг подскочила температура. И не какие-нибудь тридцать семь, а почти до тридцати девяти дополз ртутный столбик. Уж не знаю, с чего вдруг. Может, от нервов? Или так не бывает? А, может, где-нибудь вирус подхватила. Однако я впервые обрадовалась, что заболела.