– Только голос отличается, - чуть дышу. – Низкий. Глубокий. Я больше никогда и ни у кого не слышала похожий. Но может, он просто сорвал голос? Громко кричал, вот и почти потерял.

Я даже моргнуть не решаюсь. Глаза в глаза. Мы так близко, что наше дыхание слито. Взгляд высекает искры. Обжигающие всполохи проходятся по взмокшей коже.

– Может, ты сорвал голос? – едва двигаю губами. – Ангел. Так ты мне тогда назвался, подхватил на руки и понес на школьный бал, а в полночь украл, усадил на байк и увез на край света. На обрыв.

Захар мрачнеет и резко отводит мои руки в сторону от себя, сжимает, причиняя боль, заставляя вскрикнуть.

– Запала на него?

Отпускает меня, но не отходит. Врезает крепко стиснутые кулаки в стол, будто два громадных прута вбивает, заключая жертву в капкан. Нависает надо мной.

– Ангел-Ангелочек, - тянет с издевкой. – Дебильное прозвище. Трудно придумать что-то тупее.

– «Ангелы Ада», - бросаю глухо. – Ты хотел примкнуть к ним.

В глазах Захара сплошная чернота. Никогда прежде я не видела его настолько злым. Парень весь на взводе.

– Забудь про своего Сталкера, - чеканит он.

– Про тебя? – не выходит удержаться от провокации.

Его пальцы вплетаются в мои волосы, принуждая запрокинуть голову назад. Взгляд буравит, пронизывает насквозь. А я могу думать лишь о том, как идеально совпадает один образ с другим. Оба байкеры. Опасные. Угрожающие. Оба в одинаково хорошей физической форме. Скверный характер. Шрам на брови. Темный цвет волос. Столько деталей сходится, что страшно становится.

– Я уничтожу каждого, кто встанет между нами, - заявляет Захар.

– Минуту назад ты собирался отправить меня подальше отсюда.

– И что? – темные брови сходятся над переносицей. – Это не значит, что ты можешь гулять с кем попало и раздвигать ноги перед другими парнями.

– Сдурел?!

Я залепляю парню такую звонкую пощечину, что мою ладонь обдает кипятком, а в ушах шумит.

– Сучка, - от его ухмылки хочется мигом дать деру.

– Сам ты… сучка, - шиплю возмущенно, а потом кричу: - Придурок! Пусти меня сейчас же. Пусти!

– Размечталась.

Он бросает меня на кровать и наваливается сверху. Грубым толчком заставляет раздвинуть ноги. Зажимает запястья одной ладонью, удерживает мои руки над головой.

Я напрягаюсь, натягиваюсь как металлическая струна. Цепенею от жгучего холода, который мигом растекается по венам. Но Захар прикладывается губами к моему горлу, проходится голодным ртом по чувствительной коже так, что у меня глаза закрываются и пальцы на ногах поджимаются.

– Что ты творишь? – бормочу. – Что…

Он меня зацеловывает. Жадно. Страстно. Порочно. Я не успеваю понять, как расслабляюсь, и не замечаю, как моя одежда отлетает прочь.

– Захар, - всхлипываю. – Пожалуйста.

– Хочешь, чтобы я прекратил?

Я молчу, только судорожно сглатываю, безотрывно глядя в его горящие глаза. Одержимые глаза дикого зверя, который жаждет меня растерзать.

Захар выдает грязное ругательство и отталкивается от матраса. Отстраняется, укладываясь рядом со мной, но при этом не касаясь моего тела. Издает бешеный рык, забрасывает руки за голову и устремляет взгляд в потолок.

Вид у него жуткий. Мышцы напряжены, вены вздуты. Полумрак добавляет особый контраст, подчеркивает каждый мускул. Челюсти крепко сжаты, стиснуты до боли. Скулы резко проступают под гладкой кожей.

Я не знаю, что сказать. Складывается полное ощущение того, что любая моя фраза может повлечь мгновенный взрыв. Сейчас даже дышать страшно становится.

Но тут напряженную тишину разрывает хриплый голос Захара.

– Я не говорю про семью, потому что это вообще не то, о чем я хочу говорить. Нет у меня никакой семьи. Только брат. Да и тот заноза в заднице. Мелкий засранец. Ему врезать нормально нельзя. Так, чисто встряхнуть и помять бока, иначе развалится. Его защищать надо. Мозгов у пацана нет. Затянул же тебя в «Клетку». Он реально отбитый. Чуть контроль ослабишь – всякую дичь творит.

Я улыбаюсь. В этих фразах нельзя найти ничего забавного, но мне приходится зажать рот ладонью, чтобы сдержать истерический смех. Чертовски непривычно слышать от Захара нечто подобное, еще и таким тоном. В грубом голосе парня читаются братские чувства. И это безумно мило. Я в самых отвязных фантазиях не могла представить подобную откровенность. Его отрывистая речь обезоруживает. Помедлив, я поворачиваюсь на бок и опираюсь на согнутую в локте руку, пробую поймать пылающий взгляд.

– Почему ты решил сказать это сейчас? – спрашиваю тихо.