(Сильное волнение.)

Подсудимая:

— Вы меня считаете лгуньей. Значит, бесполезно говорить.

Г-н Дюмон (защитник):

— Не позволит ли мне г-н председатель, в интересах защиты, представить суду одно замечание. Признаюсь, новые показания подсудимой застали меня врасплох, потому что как я ни просил ее, но она выказала ко мне такое же недоверие, как и к судебному следователю. И я, не колеблясь, утверждаю, что, судя по поведению обвиняемой здесь на суде, она не вполне в здравом рассудке. Некоторые другие факты подтверждают это мнение, и я укажу их…

Председатель:

— Извините, мэтр Дюмон, я вас перебью. Вы приведете эти факты в защитительной речи, но теперь не время для них. Вы просили позволения представить суду какое-то замечание? Потрудитесь сказать, в чем дело.

Г-н Дюмон:

— Г-н председатель, для нашей защиты нам, быть может, понадобится установить, что князь де Морсен преследовал нас постыдными предложениями, желая добиться нашей благосклонности.

(Всеобщий хохот.)

Председатель:

— Такой смех неприличен.

Г-н Дюмон:

— Итак, мы имеем право искать доказательств, что поведение князя де Морсена было, но крайней мере, сомнительной нравственности.

Один из присяжных (с большим смущением):

— Г-н председатель, я… я… я хотел бы… То есть, нет… ничего… извините. Но, между тем, если… извините…

(Застенчивый присяжный густо краснеет и не может продолжать, еще больше смущается и садится. Публика хохочет.)

Председатель:

— Повторяю, подобный смех крайне неприличен. (Обращаясь к присяжному.) Г-н присяжный, потрудитесь объяснить вашу мысль.

Присяжный (после долгого колебания):

— Я не привык говорить публично и поэтому немного… немного… опешил. (Смех.) Но я хотел бы, я хотел бы осветить свою совесть.

Председатель:

— Успокойтесь, г-н присяжный. Суд вас выслушает с подобающим вам уважением.

Присяжный:

— Нельзя ли вызвать княгиню и баронессу? Быть может, они уже теперь окончили свой обморок. (Смех.) Нельзя ли их заставить поклясться честным словом, что они никогда не заводили любовных историй, о чем говорила госпожа подсудимая. (Смех.) А, с другой стороны, допросить подсудимую, действительно ли она видела, как другая… как эти дамы… вы меня, конечно, понимаете? Тогда бы узнали, правда ли, что князь де Морсен хотел полюбезничать с подсудимой; потому что все-таки горбатого могила исправит… Вы меня понимаете? (Продолжительный смех.) — Присяжный садится, говоря: — Ну что ж, я хотел только осветить свою совесть.

Председатель:

— Я замечу г-ну присяжному, что княгиня де Морсен и баронесса де Роберсак непричастны к делу, и кстати отвечу г-ну Дюмону, в интересах самой подсудимой, что ему следует быть сдержанней и не давать хода низкой клевете. Я ни в чем не думаю стеснять свободу защиты. Однако, если защитник пожелает основать свои доводы на клевете и злословии, то я не перестану напоминать ему об уважении, которое он должен оказывать суду и самому себе. (Обращаясь к подсудимой.) Продолжайте. Но если, к несчастью, вы настаиваете на прискорбных доводах, то строго ограничьтесь лишь тем, что, по вашим словам, касается лично вас и князя де Морсена.

Подсудимая (резко):

— Мне не верят, и я не стану отвечать.

Председатель:

— Вы сейчас говорили, что хотели отомстить родным герцога де Бопертюи за причиненные вам несчастья. О каких несчастьях вы говорите? Объясните.

Подсудимая:

— Я не хочу говорить об этом.

Председатель:

— Напрасно, Мария Фово, напрасно. Ваши полупризнания вперемежку с умолчаниями — плохой способ защиты. Только полная откровенность и чистосердечное раскаяние могут, пожалуй, снискать вам снисходительность судей.

Подсудимая (с мрачным, безумным видом):

— Я вижу, к чему говорить правду; меня больше пе подденут на эту удочку. Кроме того, я отлично знаю, что приговорена заранее. Мне суждено умереть на эшафоте, и так это и будет. Пусть только мне позволят провести мой последний день с моей дочкой, я больше ни о чем не прошу.

(Сильное волнение.)

Председатель:

— Ни один обвиняемый не бывает осужден заранее. Вы на допросе все время повторяете, что ждете смерти на эшафоте, потому что такова ваша судьба. Такие слова доказывают, что вы лишились рассудка. Но судебный следователь пришел к заключению, что время от времени вы притворяетесь безумной. Вас отдавали под наблюдение врачей, и они единогласно признали, что вы вполне владеете умственными способностями.

Г-н Дюмон:

— Подсудимая говорила таким образом не с одним судебным следователем; как я ни старался добиться от нее признания, получить необходимые для защиты сведения, она все время повторяла с безумным видом: «К чему защищать меня? Я заранее приговорена к смерти, и я знаю это не с нынешнего дня; уж такова моя судьба, а против судьбы не пойдешь».

(Волнение.)

Председатель:

— Г-н Дюмон, опять напоминаю вам: в своей защитительной речи вы можете основываться на предполагаемом умственном расстройстве подсудимой; теперь же это неуместно.