– Нет, здесь совсем другое, - терпеливо разъяснил я.
– В работах, о которых я говорил, принимается, как у Эйнштейна, что обычные частицы, из нашего мира, - ну, те, из которых мы состоим, - они не могут даже достигнуть скорости света, а тем более превысить ее. Предполагается другое - что за этим световым барьером могут существовать особые частицы, которые никогда не имеют скорости ниже, чем световая... В общем, вроде как особый мир, симметричный нашему, что касается световой скорости. У нас частицы не могут подняться до этого барьера, а там не могут опуститься ниже его. В общем-то симметрия не совсем соблюдается: у нас ведь существует наименьшая скорость - ноль, а там наибольшей скорости нет - частица может двигаться даже с бесконечной скоростью...

– Но, позвольте, тогда ведь вся логика теории относительности летит к черту!

– удивился Линьков.
– Если существует бесконечно быстрый сигнал, то существует и абсолютное время, и, значит, вся ньютоновская физика верна! Где же тут Эйнштейн?!

– Ну да, так получается, если считать, что скорость света - рядовая скорость, - возразил я.
– Большая, но рядовая. А опыт говорит, что это не так, что она не рядовая, а абсолютная. Во всех работах по сверхсветовым частицам, по тахионам так и принимается, что скорость света особенная. А бесконечно большая скорость - как раз рядовая. По отношению к нам тахион имеет бесконечную скорость, а по отношению, допустим, к Сириусу - очень большую, но не бесконечную. А скорость света и там и тут остается одинаковой...

– Ах, вот такие пироги, значит?
– задумчиво проговорил Линьков, - Тогда я вообще не вижу, из-за чего весь шум!

– А шум именно из-за того, что если допустить и теорию относительности и существование тахионов, то нужно отбросить причинность, - объяснил я. Тогда сразу получается, что тахионы, взаимодействуя с обычным веществом, могут передавать ему информацию из будущего. Вообще могут осуществлять прямую связь прошлого с будущим, и наоборот. Вот это и вызвало возражения ортодоксов.

– Еще бы!
– Линьков усмехнулся и покрутил головой.
– Я сам, знаете, завопил бы, если б сегодня своими глазами не видел, как вы брусок гоняете туда-сюда по времени.

– Ну, с бруском и вообще с нашими петлями дело сложнее, - сказал я. Мы даже не уверены, что тут все дело в тахионах. Вначале-то мы только эту возможность и видели. Знаете, как обычно бывает: пока теоретики переругиваются, экспериментаторы пробуют. Вот как раз Вячеслав Феликсович, наш директор, и решил попробовать, первым у нас. Тут тоже отчасти случай помог. В одном эксперименте, на ускорителе, наблюдался резкий скачок энергии. Представляете, энергия частиц вдруг прыгает сама собой и чуть ли не на целый порядок. Искали причину, не нашли, думали рукой махнуть, а он решил повторить опыт. Получил опять скачок, и вполне надежно. Больше того, оказалось, что эти скачки энергии, если их пронаблюдать подольше, периодически повторяются.

– И как же он это объяснил?

– Предположил, что тут мы имеем дело с передачей энергии из будущего в прошлое. Частица словно бы сама себе передает энергию. Авансом, так сказать.

– И массу, конечно?

– Да, и массу. Вообще материя переносится вспять, против пресловутой "стрелы времени". Просто нам повезло, что мы наткнулись на такие поля и вообще на такие условия, когда частица усиленно генерирует эти сверхсветовые тахионы и потом сама же их поглощает.

– Ну, наткнуться мало, надо еще понять, - заметил Линьков.

– В этом все и дело! Когда Вячеслав Феликсович выдвинул свое объяснение, никто сначала верить не хотел, - кроме энтузиастов, конечно. Ну, все-таки разрешили опыты продолжать. Тогда всего одна группа работала, и в основном на ускорителях. Их главным образом интересовало, как усилить эффект и перенести его на макротела. Первую хронокамеру прямо и скопировали с ускорителя. Воспроизводимость результатов была хуже некуда! Ну, а потом постепенно пошло дело, наладили настоящие хронокамеры - вот как наша, - научились брусочки забрасывать и возвращать... Так и движемся - осторожненько, ощупью... А я и сам иногда не понимаю: чего это мы так осторожничаем? Ну, не замкнем мы какую-нибудь петлю: например, брусок из будущего примем, а обратно его возьмем да не отправим. Допустим, что из-за этого наша история перейдет на другую мировую линию. Ну и что? Почему так уж необходимо держаться за ту линию, на которой мы живем? У меня имеются к ней весьма серьезные претензии.

– Непредвиденные последствия...
– неопределенно отозвался Линьков. Возможность катастрофы...

– На нашей мировой линии такая возможность, вы думаете, исключается? ехидно спросил я.
– А по-моему, существуют абсолютно равные шансы за то, что на другой мировой линии нас ожидает не ухудшение, а улучшение. Абсолютно равные! По крайней мере для нас - пока мы не научимся рассчитывать будущее.

Да ведь в данном случае и разница-то ерундовая: на одной линии кто-то послал брусок из будущего в прошлое, а на другой - нет. А вообще-то я иногда думаю о тысячах, да что там о тысячах - о миллионах неиспользованных вариантов будущего, которые можно было бы осуществить!

– Наудачу? Этан можно здорово нарваться...
– меланхолически заметил Линьков, - Помните "Конец Вечности" Азимова? Там ведь эти Вечные уж как рассчитывали и пересчитывали все варианты Минимально Необходимых Вмешательств в историю, и то просчитались в конце концов... А уж где нам...

– Ну, ясное дело, куда нам до Вечных! Они себе сидели вне потока времени и могли проверить даже отдаленные результаты своих действий. При таких условиях работать - одно удовольствие! Можно даже щеголять мастерством, добиваться наиболее экономных и изящных вариантов. А мы в этом потоке времени с головой утопаем. И все-таки, я думаю, рассчитать кое-что возможно!