– Борис, ну зачем все это... Никто мне ничего не говорил о тебе, и никого я больше там не видела. Только тебя.

– Ниночка, успокойся. Ну, пойми, что это невозможно. Где именно ты меня видела?

– У окна, конечно...

– Почему же - конечно? И ты со мной говорила? Я тебе отвечал? Ты слышала именно мой голос?

Вопросы я задавал нелепые, но и вся ситуация была трагически нелепой. А у меня вдруг мелькнула идиотская мысль, что если тот человек по голосу похож на Аркадия, то по внешности, может быть, на меня...

– Перестань, Борис, - уже без гнева, совсем устало проговорила Нина. Ну, как я могла с тобой говорить, что за нелепые вопросы! Я даже окликнуть тебя не решилась, неудобно было...

– Почему неудобно?
– тупо спросил я. Это бытовое, будничное словечко, совершенно не применимое и ситуации, ошеломило меня.

– Потому что ночью орать через всю улицу действительно неудобно... без выражения произнесла Нина.

– Какая улица? При чем тут улица?
– почти закричал я, опять потеряв равновесие.
– Ты же меня видела где? В лаборатории?

Нина говорила все так же безжизненно и равнодушно:

– Да, я тебя видела в лаборатории. Ты стоял у окна.

– А улица тут при чем?

– При том, что я была на улице, - матовым, бесцветным голосом сказала Нина.

– Я проходила мимо института и с той стороны улицы увидела тебя в окне лаборатории.

Я уставился на нее, ничего не понимая.

– А в лаборатории ты вообще, что ли, не была?

– Конечно, вообще не была. Не задавай нелепых вопросов.

Я помотал головой, силясь хоть что-нибудь сообразить.

– А ты уверена, что видела именно меня?

– Уверена. Сначала ты стоял в профиль, а потом глянул в окно, и на твое лицо упал свет фонаря. Я тебя ясно видела.

Я уже просто не знал, что делать и что говорить. Сидел, тупо глазел, как Нина пудрится и поправляет волосы, и только отдувался, словно спринтер после проигранного забега.

Нина сунула пудреницу в сумку и встала.

– Я понимаю, что тебе уже нечего сказать, - с презрительным сочувствием проговорила она.

Сказать мне действительно было нечего. Я повторял только одно: "Я там не был. Я там не был". Но это я говорил про себя и для себя: я уж и сам начал что-то путаться, где я был, а где не был. Для Нины я не мог найти слов и поэтому уцепился за первые попавшиеся.

– Нина! Ну поверь ты мне!
– сказал я.
– Это... это обман под маской истины!

– Лунный камень, - неприятно улыбаясь, ответила Нина.

– Какой камень?
– Я уже не удивлялся.

– Роман Уилки Коллинза "Лунный камень". Эти слова говорит Фрэнк своей Рэйчел. Может быть, ты тоже наглотался опия и в лабораторию попал в состоянии транса?

Уилни Коллинз меня, признаться, дорезал. Я еще и плагиатор, оказывается!

– Ну, вот что, Борис, я пошла, - сказала Нина, стоя передо мной.
– Ты телефон Линькова знаешь? Нет? Ну, вот тебе его домашний телефон, я сегодня у него попросила.

Она написала номер на листке, вырванном из записной книжки, и протянула мне.

– Зачем мне его телефон?
– спросил я, вертя в руках листок.

– Затем, - твердо сказала Нина, - что ты сейчас же позвонишь Линькову, уговоришься с ним о встрече и расскажешь ему все, что знаешь. Он сказал, что сегодня вечером будет дома... В девять часов я позвоню ему. Если узнаю, что ты еще не звонил и не был у него, я сама пойду к нему и все расскажу...

– Отлично, - сказал я и тоже встал.
– Можешь идти к нему когда угодно и рассказывать что угодно. Я все, что знал, давно рассказал ему. А наговаривать на себя я не могу. Даже в угоду тебе.

Нина опять неприятно усмехнулась.

– А ты зря подался в физики, - заявила она.
– В тебе пропадает великий актер!

Она резко повернулась и ушла. Я стоял и смотрел ей вслед.

Вот так. Вот это история. Нина видела меня. Чернышев, ясное дело, видел тоже меня: воображаю, каково ему было, когда я же из него вытягивал признание!

Линьков догадался по его физиономии, кого он видел, поэтому и поспешил меня выставить... А может, он меня и раньше подозревал... Нина не будет сочинять.

Ленечка тоже не будет сочинять. Они действительно видели меня в тот вечер в лаборатории... Между тем я сам себя видел в библиотеке...

Неясная ослепительная мысль опять скользнула по краю сознания...

замедлила... Я чуть не заорал. Батюшки, ну и кретин же я! Уж до этого я мог бы додуматься раньше, просто обязан был додуматься! Нет, понадобилось, чтобы меня, словно крысу, загнали в тупик, чтобы все обернулось против меня, чтобы все перестали мне верить, и только тогда мои драгоценные серые клеточки соизволили наконец сработать! Ну что ж, лучше поздно, чем никогда!