— Зачем?

Она в самом деле потеряла всякое чувство реальности, понял Эмрис.

— Лорд Дайрсгау же написал, что ваш отец сейчас… — Затараторил Рейберт.

— Это что-то даст? — Перебивая, Идель отрицательно закачала головой. — Это поможет?

— Поможет? — Переспросил Рейберт, осознавая, наконец, в каком состоянии находится ее светлость.

— Да что стряслось?! — Одновременно не выдержали несколько человек подданства Греймхау. Их окрик заставил Идель вспомнить, что она не одна. Леди мазнула взором по их лицам — будто только сейчас смогла разглядеть. Сглотнула.

— Мне… надо побыть одной. — Выдавила шепотом и сделала шаг от Рейберта.

Блондин тут же вытаращился на владельца таверны: они еще не договорились, какие именно комнаты займут. Леди не знает куда идти!

— Я провожу. — Сориентировался тот. Рейберт пошел следом, по лестнице, подстраховывая сзади, если вдруг Идель лишится чувств. Заодно хоть увидит, куда ее поселят.

Эмрис приблизился к Ульдреду первым. Остальные мгновением позже обступили мужчину полукругом: что там?

Ульдред тоже приобрел прескверный вид:

— Нолан погиб. Убит в ваших землях, барон. — Обвиняющий взгляд огрел хлыстом. — Большая часть его отряда уцелела, и теперь они везут тело Нолана в Греймхау. Лорд Теоданис готовится к похоронам.

ЧАСТЬ III. Эхо над долами. Глава 22

Глава 22

Ветер колью скоблил бледное лицо женщины, выдирал из ее легких воздух, выбивал из-под ног почву. И, взвывая, скрадывал монотонный, чуть гнусавый говор брата Фардозы.

Ничтожный человек-булочка, человек-прыщ, бесполезный и немощный, чтобы что-то изменить… Стоит, читает отповеди о великом благе Забытья — главной милости Создателя, не понимая, что она, Идель из Греймхау, никогда не забудет.

Эмрис невольно вспоминал неприязнь Идель к местному аббату и проникался ею тоже. Не так он себе представлял первый визит в Греймхау. Сыро от вчерашнего дождя, пасмурно от горя, что обрушилось на местную хозяйку, стыло — от ее одиночества. И ветрено, подумал Железный, глядя как порывы треплют длинную потускневшую косу на плече, парусом надувают черную юбку, будто песком обдирают выцветшие худые щеки.

За одну новость от нее ничего не осталось — ни смеха, который он видел в ярких глазах, ни остроты в словах, ни изящества в движениях. Когда он, Эмрис, встретил Идель впервые, она напоминала ему наливное хрустящее яблоко из первого осеннего урожая. Сейчас ее болезненно белое лицо не напоминало Железному ничего. Разве что, он мог сказать, что Идель не шел черный.

Ветер не утихал, позвякивая разномастными ключами на поясе Идель — неизменном атрибуте хозяйки дома. Хорошо, что так — голос одутловатого Фардозы становился едва слышным. Наверное, он бы скрыл и женские рыдания или всхлипывания. Если бы они были.

Но Идель не плакала. Всю дорогу сюда не плакала. С одной стороны, Эмрис мог бы счесть это доказательством, что леди не была верна мужу, предпочитая ему Рейберта. А с другой, то, насколько она изменилась и насколько отстранилась от всех, включая блондина, развеивало все сомнения Железного на сей счет.

Нолан значил для нее слишком много. Наверное, даже непозволительно много для женщины ее положения. И, увы — только для нее.

Эмрис обвел собравшихся взглядом: не так уж много народу у свежей могилы. Конечно, какая-то часть «домашних» и часть вассалов прибыла проститься с «супругом ее светлости», но в их взглядах Железный не видел ни то, что сочувствия — но даже присутствия. Они были здесь, потому что положено. Они пришли, потому что у них появился шанс, как говорил ему по дороге Рейберт. Место подле владетельной эрцгерцогини снова вакантно, с ужасом осознал Эмрис. И они приехали не поддержать, а обозначить грядущие интересы и планы.

Ублюдки.

В отличие от него, с неясным ощущением констатировал Эмрис. Сам он оказался здесь всего по одной причине: совету Рейберта.

Тогда, в трактире, узнав новость, Железный всерьез растерялся. Он чувствовал себя не то, что виноватым, а вообще непонятно каким. Виноватым ему, строго говоря, было быть не в чем. Не он же убил Нолана. Но, очевидно, вокруг повисло какое-то общее мнение, никем не озвученное и не согласованное, что убить должны были его, Эмриса. Или что он должен был надоумить Эвана и остальную часть «Железных Братьев», оставленных в Редвуде, беречь зятя Теоданиса как зеницу ока. Ну или, скрепя сердце, Железный допускал мысль, что люди Идель подозревали виновным в смерти Нолана Эвана. И последний в глазах посторонних наверняка действовал по наущению своего капитана.

Возможно, во всем этом поучаствовала третья сторона, желающая вбить клин между Редвудом и Греймхау. Эмрис не мог наверняка сказать, кому и зачем это понадобилось, но то, что он не видел причин, не означало, что их не было. Идель отчаянно настаивала, что планирует долгое и плодотворное торговое сотрудничество с Редвудом — что, если это шло вразрез, например, с планами императора? Или ее отца?

Багрового Кулака Эмрис не без причин недолюбливал, и потому ехать в Греймхау даже для сопровождения эрцгерцогини совсем не хотел. Он отнекивался, как мог, когда Рейберт предложил ему; пытался скрыться за благими намерениями и участливыми вопросами: «Как она?», «Где она?», «С ней все будет в порядке?». Рейберт говорил, как есть: «Хреново», «У себя», «Не знаю». А потом, махнув рукой, заявил в лоб: