– Да нет, – поспешил возразить Стас, – это все на погоду, Летушка. Я сам встал, а у меня…

Лета вытянула вперед «оволосевшую» руку:

– А это тоже на погоду?

– Это? Нет, это… э… это от нервов. Вчера с мамой погавкалась, вот и перенервничала чуток. Такое часто бывает. Ты, главное, не психуй, а то еще больше полезут. Лучше сделай припарку на волосы из травок целебных, и все пройдет.

Дельная мысль понравилась Лете: она действительно давно не делала укрепляющую припарку для волос. Так и не доев злополучный соус, она поспешно вышла из комнаты. Не мешкая, Стас ретировался вслед за ней. Эва осталась в полном одиночестве доедать свою порцию. Небесно-голубые глаза девочки, как две блестящие пуговицы-глазки ее плюшевой собачки, неподвижно смотрели в никуда. А изо рта у нее свисали в тарелку длинные черные волосы матери, и она, не понимая, что это такое, втягивала их в рот, как спагетти, и все это время жевала… жевала… жевала… безостановочно их жевала, но прожевать никак не могла.

Стас выбежал из мужского зала и остановился в темном тамбуре, выглядывая по сторонам свою мать. К тому времени старуха уже успела подготовить свое рабочее место – поставила на пластиковый столик у двери обрезанную бутыль из-под хлорки, служащую для сбора денег, а рядом разложила складной табурет. Самой сборщицы нигде не было.

– Мам? – громко выкрикнул Стас. – Ма-а-ам?

Откуда-то из глубины женского зала послышался злой старушечий голос:

– Ну что тебе еще, пустобрех окаянный?

– Мам, а как тебе седня дрыхлось?

– Чего?.. Как ты сказал?..

Неожиданный вопрос заставил старуху бросить все свои гигиенические процедуры и выйти к сыну.

– Чего-чего? – повторила она, запахивая халат. – С чего ты это… Зачем тебе?

– Ну просто интересуюсь, как твое самочувствие… и как твои волосы?

– Ка… какие еще волосы? – Старуха взъерошила рукой всклокоченную седую шевелюру.

Судя по всему, с ее волосами все было в порядке, да и вообще было похоже, что на старой женщине ночной гул никак не сказался. Скорее всего, она его попросту не замечала, по причине имеющегося гула в ее голове, появляющегося там каждое утро с похмелья. Короче, она как была до этого сонным овощем с одутловатым лицом и всклокоченными волосами, такой и оставалась.

Но все-таки на всякий случай Стас спросил:

– Мам, а ты, кстати, никакого гула не слышишь?

Старуха, прищурившись, с презрением поглядела на сына: гаденыш как будто издевался над ней, намекая на вчерашнее. Да, она, конечно, перебрала немного… Но как он посмел?

– Ничего я не слышу! – гневно воскликнула она. – Это у тебя самого в пустой твоейной голове гудит!

– А-ах… – Стас нервно махнул на нее рукой и побежал обратно в туалет.

А старуха все продолжала выкрикивать ему вслед:

– Поганец… Научился с матерью разговаривать… Вылупень бестолковый… Руками он машет… Я тебе щас как помашу на меня руками… по губам как помашу…

Закрывшись от чертовых баб в кабинке, Стас в сердцах ударил кулаком по блестящей металлической поверхности агрегата. Острая боль пронизала руку до самого локтя.

– О че-е-ерт… – проскулил он от боли.

Через некоторое время, справившись с эмоциями, Стас принялся за работу: обмазав многочисленные стенки барабана густой массой из ведра, он подсоединил его к муфте, произвел сцепление с валом ротора и крутанул регулятор мощности сразу на половину оборота. Ровное гудение мощного электродвигателя, вращение барабана и перемигивание желтых индикаторов мгновенно погрузили новатора в состояние, схожее с гипнотическим трансом.

Это утро выдалось на редкость хмурым и пасмурным. В предрассветных серых сумерках стало видно, что за ночь из-за Большого скалистого хребта наползли тучи, и небо сковало свинцом. Затянул мелкий, противный дождь. Стоя под козырьком служебного входа «Сухогруза» и растирая красные от недосыпания глаза, охранник рынка, небритый, крепкий молодчик, одетый в темно-синюю униформу, напоследок еще раз глубоко затянулся папиросой. Задержав дыхание несколько дольше обычного, он выдохнул тонкую струйку белого дыма под капли дождя, после чего щелчком отбросил окурок, целясь в сторону мусорных баков. Несмотря на промах, охранник не расстроился. Напротив, он хмыкнул, улыбнулся блаженной улыбкой и, хихикая без видимой причины, скрылся за скрипучей железной дверью.

Когда уже рассвело, во внутренний двор рынка свернул молодой парень. Прохлюпав по бурым и остро пахнущим томатно-баклажанным лужам, он скрылся за дверью служебного входа. Как всегда, он пришел на работу одним их первых. Парень расписался в регистрационном журнале на посту охраны и привычно отпустил одну из своих несмешных шуточек в адрес того самого веселого охранника, глядя в его красные воспаленные глаза:

– Что, Рубик-джан, подняться поднялся, а проснуться забыл?

– Да какой там сон! – не поняв насмешки, ответил Рубик. – Всю ночь не мог глаз сомкнуть. Как будто что-то давило… давило и не отпускало. Походу, старею, на погоду стал реагировать.

Парень рассмеялся:

– Меньше надо пых-пых, чтобы отпускало.

– Слушай, Парфюмер, давай топай. Нюхай свой эфирный духан, токсикоман чертов, – обидчиво буркнул Рубик.

Парфюмер, как прозвали на рынке владельца парфюмерного отдела с легкой подачи Рубика, улыбаясь, направился вдоль бесконечно длинного и пока еще безлюдного торгового зала к своему павильону. Настроение его было приподнятым. Начинался новый рабочий день…

К девяти часам, когда двери всех павильонов уже распахнулись, рынок постепенно начал оживать: торговый зал наполнялся утренним серым светом и первыми посетителями – бабушками с сумками на колесиках, которые неспешно бродили по нему с таким видом, как будто сами не понимали, зачем они вообще сюда пришли в такую рань.