Кладбище Сиднейского квартала стало последним прибежищем для людей, носивших при жизни весьма необычные имена. Тут были Бедолага Билл, Джо-англичанин, Везунчик Чарли и Весельчак Эдди. Иногда Беркли попадались кресты с самыми заурядными фамилиями: мистер Смит, мистер Джонс. Даты рождения и смерти указывались изредка. Куда чаще обозначались причины смерти: «застрелен в спину», «повешен», «утонул», «спился». Порой она узнавала о преступлениях, совершенных усопшими: «мошенничал в карты», «лгал», «предавал».

Беркли поежилась и плотнее запахнулась в куртку. Судя по всему, «у сиднейских гусей» был свой, особый кодекс чести. Убийство еще могли простить. Но выдать товарища означало подписать себе смертный приговор. Закон «гусей» отличался от общепринятой этики и морали. Но они жили по этому закону и в соответствии с ним умирали.

«Андерсон Шоу». Беркли протянула руку и коснулась креста. Ее пальцы дрогнули. Крест стоял чуть покосившись, и она поправила его. Как только девушка отпустила его, он вновь накренился. Беркли подгребла к его основанию немного земли и осадила крест поглубже. Сработанный не лучше, но и не хуже любого другого, он не сообщил никаких сведений о причинах смерти Андерсона; нельзя было понять и то, кем считали покойного «гуси» — святым или грешником.

Трава вокруг могилы была мокрая, но Беркли все же села, скрестив по-турецки ноги. Отщипнув длинную травинку, она жевала ее и не отрывала взгляда от креста. Должно быть, Андерсон и вправду умер, хотя и теперь еще Беркли не верила собственным глазам. Она ничуть не удивилась бы, если бы Андерсон вдруг материализовался из тумана. Ей вдруг показалось, что он стоит за ее спиной, вцепившись пальцами в талию. Вот Андерсон склоняет голову и шепчет ей на ухо что-то, не слышное никому, кроме нее.

Окружающие видят в этом знак внимания к супруге; истина известна только Беркли.

Выйдя утром на улицу, она хотела многое высказать Андерсону, но теперь в голове образовалась пустота. Ничто не шло ей на ум. Беркли не испытывала ни злости, ни горечи, ни торжества. Ни стыд, ни вина более не мучили ее. Она и прежде не ощущала искренней печали, только страх, но теперь и он отступил. Беркли уже не хотелось оскорбить или уязвить Андерсена. Слова, которые она прежде копила в себе, не решаясь бросить их в лицо мужу, вдруг забылись. В эту минуту Беркли нечего было сказать.

Прижав колени к груди и обхватив их руками, она тихонько покачивалась из стороны в сторону и чуть слышно напевала мотив колыбельной, которой убаюкивала ее мать. На глаза девушки навернулись слезы — так ей не хватало сейчас материнских объятий. И только когда солнце начало припекать спину, Беркли вспомнила о том, что время не стоит на месте. Окружавший ее туман начал рассеиваться. Теперь она видела целый ряд могил и, прищурившись, разглядела даже покосившийся крест у входа. Беркли вскочила, поглубже надвинула шляпу и быстро обошла вокруг могилы Андесона, Прежде чем покинуть кладбище, она еще раз поправила его крест и поспешно двинулась вниз по холму.

Сиднейский квартал уже оживал. Хозяева питейных заведений выставляли на улицу сонных клиентов, спеша смыть с полов разлитое спиртное, блевотину и кровь. Полуодетые мужчины появлялись в дверях борделей, застегивая последние пуговицы брюк и рубах на узких крылечках, а то и на улице. Беркли едва успела отскочить в сторону, когда один из них вздумал помочиться.

На вывесках салунов красовались звучные названия, дающие представление об истории возникновения квартала. «Панч и Джуди из Рэма», «Ирландский эль», «Бискайский залив». Беркли пересекла улицу и оказалась у дверей «Бешеного гризли», винного погребка, о котором ей говорил Шоун и названного так, потому что хозяин действительно держал в заведении медведицу, приковав ее к стене цепью. Мужчины в причудливых позах спали у дверей постоялых дворов, на голых окнах которых висели таблички, извещавшие об отсутствии свободных мест. Беркли пробиралась между спящими, начиная всерьез тревожиться.

Туман поднимался, являя взору кричаще безвкусное грозное зрелище Сиднейского квартала.

— Пест! Эй, ты! Мальчишка! Иди сюда!

Беркли находилась на полпути между двумя зданиями. За ее спиной осталась таверна О'Шантера. Низкий голос доносился из узкого переулка слева. Не зная, зачем она понадобилась обладателю этого замогильного голоса, Беркли и не думала останавливаться.

Стальная рука ухватила Беркли и зажала ладонью ее рот так, что она не могла ни крикнуть, ни укусить. Незнакомец потащил ее в переулок.

— Выворачивай карманы.

Беркли повисла на локте грабителя, вцепившись в него обеими руками. Судя по хватке незнакомца, он без труда мог сломать ей шею, даже если не собирался этого делать. Только кончики ступней девушки касались земли. Ей не на что было опереться, и она не могла даже показать бандиту свои пустые карманы.

Тот вновь потребовал вывернуть карманы, на сей раз свистящим шепотом. От него несло перегаром. Поскольку Беркли не могла ничего сказать, он начал торопливо обыскивать ее.

Грабитель сорвал с девушки шляпу, и по плечам ее хлынул водопад золотистых волос. Бандит изумленно ахнул, но тут же опомнился и ухватился за ее грудь.

— Отпусти ее.

Узнав голос Майка Уинстона, Беркли возблагодарила Господа. Майк угрожающе приблизился к бандиту и вынул нож.

— Отпусти ее, — негромко повторил он.

Беркли вырвалась, но грабитель успел схватить ее за бедро.

— Бегите, — сказал ей Майк, — Бегите так, как будто от этого зависит ваша жизнь. Потому что это и вправду так.