– Но ведь и когда все друг другу черти, тоже хана.

– А когда же не хана?

– Когда все друг к другу ангелы.

– Где ж ты столько ангелов наберёшь?

– Нигде.

– Выходит – хана?

– Выходит.

– Ну, давай тогда, выпьем хазбрантвейну.

Выпили ещё. И ещё.

– Нажалуется, завтра приедет председатель парткома…

– Нет, приедет секретарь профкома.

– Почему это? Дело-то партийное…

– У него дача в Луховицах, он и приедет, как бы разбираться.

– Так он, выходит, чёрт?

– Кто? Секретарь профкома? Кудин? Чёрт.

– А председатель парткома? У него где дача?

– В Воскресенском районе.

– Он не чёрт?

– Чёрт.

– Даже в Воскресенском районе, и – чёрт! Как жить? А директор чёрт?

– Ого-го!

– А…

– И не спрашивай! Там вообще только чертей допускают, ибо – служба.

– Так вот приедет завтра чёрт, прикинется одуванчиком и будет нас, как последних чертей, трепать. А мы разве черти?

– Уже нет.

– А знаешь, почему секретарь парткома – чёрт? Потому что он против ядерной техники и против сельского хозяйства.

– И ещё против здравоохранения.

– Я серьёзно! Ведь только чёрт может такое придумать: физик, головища, в колхозе капусту сажает, а колхозник Гарков – секретарь парткома ядерного учреждения. Может, мы спим?

– Ещё нет. Вот если бы мы сейчас сажали капусту…

– Да не хочу я эту капусту сажать! Луну хочу заарканить…

– И ревновать к Копернику?

– Да, да!.. звёзды в мешок собрать и реку вот выпить, а корешки в землю тыкать не хочу. Когда захочу, всю Землю утыкаю, мало не покажется, а сейчас – не хочу! Ты не капусту сажаешь, ты великую национальную идею убиваешь, добровольно!

– Это ж не по-честности: жрать – давай, сажать – не хочу. Не в раю ещё.

– Плевать! Подавитесь своим раем, не надо рая, дайте Родину мою. Серёга, мы ещё живы, мы с тобой, Серёга! – кричал Семён в сторону Дединова, туда, за него, где через сорок восемь изгибов Ока приветствовала родину великого русского поэта…

С криком вытек кайф, стало грустно и стыдно.

– Какое сегодня число? – спросил тихо.

– Шестнадцатое. Мавра-молочница. Сегодня щи зелёные варить надо.

– Бабушка рассказывала?

– Бабушка. А именинники сегодня – Николай и Тимофей.

Семён вздрогнул. Не старый, но уже лысоватый орловский профессор Тимофей Николаевич из вчерашнего сна снова возник перед глазами.

– А разве не вчера у него… у них именины были?

– Вчера у Бориса и Глеба, сеятелей. У Тимофея и Николая сегодня.

«Ну, прости, поторопился, – прозвучал в Семёновой голове профессорский голос. – Поторопился я с Венетой».

«С какой ещё Венетой?» – удивился Семён, но спросить было не у кого.

Аркадий задрал голову к небу и мечтательно произнёс:

– А может, они улетели?

– С чего бы? – удивился Африка.

– Лето на носу, они и улетели.

– Лето, по-твоему, это когда летают? – привычно отозвался на очередную Аркадьевскую глупость Семён.

– Не по-моему, а по-честности, и как же по-другому? Потеплело, да ещё выпили, да ещё у костра… превратились в птице-дев, их как раз трое, Сирин, Гамаюн да Алконост, и улетели. Лето.

– Да это совсем разные слова – «лето» и «лететь»!

– Ты что, глухой?

– Да мало ли совпадений!

– А то, что дети у Лета летали! Оба! Это как? И каждое лето летали на лето к маме, которую так и звали – Лето, много-много лет? Ты меня не путай и Фасмером не стращай, я в воду смотрел!.. Бери-ка вон червей, пойдём донку зарядим.

– Да куда тебе этой рыбы? Смотри, её сколько!

– Это не такая, надо, чтобы на крючок.

Подошли к мыску, где мель обрывалась в бездонье.

– Вот сюда, на самый скат, тут с глубины обраточка, лещ тут и кормится, – объяснял диспозицию рыбак.

– Груз завезёшь или так бросишь?

– Брошу.

Груз улетел, красиво утянув за собой резинку и часть лески с крючками.

– Мастер! – то ли похвалил, то ли подколол Семён. – А ведь не будет толку.

– Почему это?

– У тебя, когда сначала получается, в конце всегда какая-нибудь херня происходит. Лучше бы ты эту донку сразу утопил.

– Не каркай, ещё как получится! – Выбрал донку до резинки. – По три червя насаживай.