И, её ранее пустой желудок, наполнялся слегка кисловатым и одновременно сладковатым мясом крупной дичи (то оленя, а то и лося или совхозная корова или попадалось ей часто даже мяса красной рыбы из ям с рыбой от многочисленных здешних речных браконьеров).

В такие моменты неделями росомаха не отходила от примеченного ею места, только кружа и тропя это место и каждый день, кормясь здесь, как и некоторые наши ленивые люди кормятся часто в столовой или даже в ресторане. В такие дни, для неё наступал радостный пир и ей жить здесь становилось легко, не то, что длинной-предлинной зимой, когда надо было пройти не один десяток километров по берегу моря или по бескрайней тундре, чтобы найти где-либо хоть одно упавшее с летящего по ветру черного ворона перышко, или, оставшееся от стола хитрой лисицы или хоть кусочек от пира вездесущих божественных здешних черных воронов.

По молодости путь от Ветвей через Култушино до Хаилино и затем до оленеводов в Ачайваям для Дениса с дедом Ильей составил всего две недели, и он не успел устать от пройденных ранней весной еще местами подмерзших тропинок, так как снег практически еще не растаял, а за зиму он слежался здесь в тундре став как слежавшийся цемент и под солнцем он превратился здесь до стальной плотности, и идти было им, на подбитых еще осенью нерпою широких их охотничьих лыжах так легко и так скоро. Денис чувствовал в своём теле еще ту особую нисколько не растраченную юношескую прыть, и всё время часто пытался обогнать деда, неся вместе с тем за плечами довольно таки увесистую поклажу, хотя, как знал по опыту Денис, что коряки и чукчи, да и нымыланы вместе с камчадалами и олюторами, выходя в тундру, из одного села в другое большой поклажи с собою никогда и не берут, а только легкий, но острый и прочный нож, естественно запас спичек, обязательно алюминиевый котелок для воды, да еще небольшой запас сухих и легких продуктов на первые два-три дня и понятно еще ту особую щепотку соли, да обязательно корешки таинственного и их сказочного этого загадочного золотого корня, здешней родиолы розовой. Да и сами селения здесь, располагались таким образом, что путник пеша уже буквально на третий день доходил до него, а в селе или на стоянке оленеводов или на стоянке рыбаков и новые встречи, и новые разговоры, и новый общий стол, когда путника и радостно приветят, и еще ароматным чаем не один раз его напоят, и затем уложат спать на мягкой постели не хуже, на чём сами спят. А если, путник ими уважаемый, если еще он как Денис молодой, стройный и довольно красивый, и вызывает настоящее доверие своими речами, и трезвыми рассуждениями, то и дочь свою или даже любимую мамушку рядом с тобою обязательно они тогда ему положат, чтобы их ту древнюю кровушку слегка там, в глубоко их спрятанных генах как-то взбодрить, чтобы кровушку свою истинной энергией и молодостью на раз освежить и не было бы у них той нашей современной, нынешней в таких случаях необоснованной «ревности» или еще крепкой «ненависти» к другу молодому своему, к брату своему, так как от своих предков ведали они, что для того, чтобы род их мужал, чтобы не выродился он и не прекратился он, чтобы олени плодились им сильный пастух здесь в тундре бескрайней нужен был. А уж олень здесь и жилье тебе дает, и кормилец он естественно твой, и буквально он вся жизнь твоя. Ни он без тебя, ни ты уж без него не проживешь на здешних привольных камчатских просторах.

У них, у всех здешних камчадалов не было и того пуританского, современно американского, вышедшего с их рабского прошлого, что нельзя женщину тронуть или её самой проявить какую-либо инициативу. Всё это здесь лишнее, всё здесь это такое наносное.

Правда, Денис был еще в том довольно юном возрасте, что об этом только разве от старших или от своих ровесников он и слышал, да ни с одной девчонкой или с мамушкой еще он ведь ни разу и не спал, так как его по юности душевной только и интересовали, и влекла здешняя охота, само долгое передвижение, неуемное его желание смены мест, познание родного края, освоение нравов народа и всех обычаев соплеменников его, а уж к вечеру за длинный день он так здесь уставал, что, только, насытившись вечерним чаем и настоявшейся на пару шурпой из оленя он в отрубе падал на первую же жесткую шкуру оленя и, спал таким сладким, и таким юным сном, что разве только может ранним и холодным утром, когда ты пробуждаешься, его уже начинали будоражить те сказочные наши в молодости сны, о которых он боялся кому-либо и рассказать, так как об этом редко кто из нас со старшими и говорит.

– А кому и что здесь в тундре ты и расскажешь, когда тебя окружают только взрослые постарше тебя?

– А ровесники и твои ровесницы, все остались там в селе твоем родном на Ветвей и их только во сне, и видишь, и во сне ты общаешься с ними, и еще может, обнимаешь тех смазливых упругих девчонок в чём и сознаться ему теперь стыдно даже себе самому. А вообще, он даже не задумывался об таких отношениях между девушкой и юношей, что ему всё чаще и чаще снилось во сне. Ну, может только ранней осенью, когда мощный хор ищет свою олениху, он из-за куста понаблюдает изподтишка за их особыми осенними играми, за их не обычными и новыми для него оленьими нравами.

Когда он был прошлым летом в табуне не далеко от дома и, видел осенью, как начался гон у их оленей, он с интересом наблюдал за тем, как крупный хор садился сверху на маленькую, как ему казалось самку, то и его юная никем еще не обузданная плоть иногда загоралась такой пламенной силой и той особой внутренней напряженной страстью, что она так сильно напрягалась от прилившей к ней горячей и быстро-юной на воображение его не испорченной еще крови и тогда, как будто бы вот-вот он выпрыгнет у него изнутри из его тела и легко брызгая, обольет особым жаром теплой живительной жизнь дающей жидкостью и в эти мгновения ему, когда он закрывал глаза только представлялось, что красивая кареглазая еще ведь и неведомая красавица в красной праздничной вышитой ею же кухлянке, та особая его девушка-нымыланка следит за его неловкими движениями рук, которыми он старался сначала как-бы и подправить, и куда-то во внутрь спрятать все-то внутренне его юное напряжение, и теперь так сильно волнующее его в эти мгновения.

А уже к утру, он вновь выходил на окраину табуна и внимательно всматривался в не на жизнь, а на смерть бои крупных хоров и их победный танец, когда им удавалось победить, иногда истекая одновременно и слюной, и красной кровью, а из их напряженных тел, так же, как и у него вчера вечером мимо их воли, брызгала белесоватая жидкость и следовал за этим сильный их призывный рёв, который трудно кому и передать, и который возвещал всю здешнюю округу о зарождении новой оленьей жизни здесь в бескрайней их оленной тундре. Тогда после победы мощный самец, становился на возвышенность, его обдувал сильный осенний ветер, шерсть у того дыбилась, под ней видна и его сила, и толстый жир, набранный за длинное лето, богатое зеленой травой. Природная сила и непередаваемая здешняя грация хора в охоте была видна издалека, и он споро буквально на секунды страстно сливался то с одной, то с другой, охочей к нему самкой, по-своему тому природному хоммингу, вливая в её тело всю свою особую оленью такую еще молодую силу и свою не дюжинную жизнь, дающую ей всю энергию, и ту физическую особую термодинамическую энтропию, о которой Денис еще ничего и не знал, которая по прошествии времени легко как бы сама-собою превратится в саму здешнюю камчатскую полноценную Жизнь, затем превратится она в несмышленое весеннее каюю, которое будет нуждаться в постоянной его охране и в его опеке, покуда не подрастет и само через год или через два не схватится с этим хором в том хомминговом их страстном поединке не на жизнь, а на смерть, и в этом вся здешняя камчатская жизнь, в этом поединке все здешнее бытие, и вся сущность здешней такой древней корякской философии.

И, в юной не зашоренной никакими предрассудками голове Дениса возникал вопрос:

– А смогу ли я так, как этот сильный хор?.. И где моя нымыланка? Ждет ли она меня?

И, этот внутренний его вопрос был довольно долго без ответа до самого этого лета. Денис все шел и шел, и нес, и нес за плечами тяжелую ношу, так как там был и запас продуктов, и постель, и одежда на долгое лето, которой его снабдили заботливые руки его матери, шившей по ночам из шкур оленя и из разной здешней дичи ему прочные торбоза, летнюю кухлянку и этот нарядный только для него малахай.

Из его личной одежды ему больше всего нравился малахай. Его покрой, его рисунок говорили об истории его Ваямретыла рода и о его особом здешнем предначертании, завитки того замысловатого рисунка таили в себе секрет всего его будущего, прорисованного в извилистой линии графического разноцветного орнамента. Все это, было также еще спрятано в том мелком бисере, который по кругу набирались не один день и вечер уже плохо видевшей матушкой и, вкладывающей в его головной убор всё своё умение и древнее, а можно сказать древнейшее здешнее их особое и камчатско-ветвейское знание.