Шрифт:
Затем в КПЗ еще в каких-то многостраничных протоколах несколько раз на каждой странице расписывался, и его завели в слабо, освещенную камеру, где были только одни откидывающиеся от стены деревянные отполированные до самой древесной желтизны нары. Покуда вот побудешь в этой камере
– Я всё расскажу, только…– вытирая слезы, просил офицера Николай.
– Да, ты и так всё уже нам сказал, – давно, уверенный в успехе задуманного, парировал милицейский офицер.
– Товарищ офицер, я всё Вам расскажу за ПТУ, кто курит наркоту, кто девчонок трахает несовершеннолетних, как директор продукты домой ворует… – пытался, выслужится задержанный.
– Да, мы и так всё знаем и без твоей информации… Посиди ты и подумай ещё…..– один из офицеров скомандовал ему.
Дежурный ИВС принимая его у Николая забрал всю его ПТУшную одежду и всё, что ему ранее дарила Ксюша, сложили в пластиковый пакет и бросил тому на пол зэковскую черную буквально на три размера большую одежду без ремня. Ему так было жаль свою одежду: с него сняли и новые джинсовые брюки и любимую тенниску с портретом Дина Рида, которую ему подарили моряки, когда они были на экскурсии на ярусолове «КамЛайн», и еще цветные трусы и даже носки с белыми кроссовками. Забрали ту его чистую и всю новую одежду, которую за его труды по субботам ему периодически дарила щедрая на подарочки Ксюшенька и теперь вот так его в миг она же и предала. Поистине стерва!
Когда щелкнул замок в двери камеры Николаю стало так одиноко, так страшно, так горестно, он даже повторно прослезился, черным рукавом зэковской робы, вытирая со своих округлых азиатских щек легко накатившую слезу. Но этой его слабости никто уже и не видел.
– За, что же все это мне? – горестно подумал он, присаживаясь на свою холодную еще без матраса откидную шконку.
В два часа ночи дверь камеры легко без скрипа открылась.
– Григорьев, на допрос к следователю.
Григорьева вывели и, Николай вновь остался один на один в серой только тускло ночью освещенной камере…
Николай закрыл свои карие глаза и начал представлять, как его переводят в соседнюю камеру к убийцам и еще наркоманам. Как те, его быстро раздевают, как с него легко и быстро сползают зэковские без ремня черные брюки, как у его горла появляется острая заточка и, как их толстые, и такие грязные х…и без явного сопротивления проникают по очереди в его теперь вовсе не послушное тело…. Он весь от возникшей боли внизу живота буквально сжался и, ощутил в эти мгновения такую безисходность, да еще такой животный страх, что решил сразу же лучше уж из простыни сделать петлю и покончить сразу же жизнь здесь…. Покуда он рвал тонкую и эту белую простыню, он не знал, что за ним всё это время внимательно наблюдают, и не успел он еще оторвать первую полоску, как дверь камеры открылась и громкий голос дежурного:
– Умьявилхин на допрос!… К стене!… Руки назад!…Пошёл!…
В кабинете, сидел уже другой следователь ему было , лет 30 от роду.
– Ну как, подумал, – уверенно переспросил, предполагая на положительный ответ и на полное согласие.
– Я согласен товарищ офицер, – сквозь слезы обещал Николай.
– Это хорошо, что ты Коля, что ты Николаша такой понятливый и еще невероятно послушный. Но нам твоего быстрого согласия не надо, нам нужна настоящая твоя работа и твои действия…– и задумался. – Поступим так. Я знаю, ты умный малый, и полагаю будешь честно с нами сотрудничать… Сейчас ты подпишешь вот эти документы о не разглашении… Тебе будет установлена денежная оплата, которая покуда ты учишься будет перечисляться ежемесячно на твою сберкнижку, а затем, когда ты закончишь, тебе мы отдаем сберкнижку и ты богатый у нас парень. Ты не должен ни о чем болтать со своими друзьями, что здесь произошло и, что будешь в дальнейшем ты нам помогать. Когда ты нам понадобишься, тебя обязательно найдут. Всё, что ты будешь видеть в ПТУ и знать в твоём училище будешь докладывать нам, только без фантазий и без той туфты вашей детской. Вот эта папочка, посмотри здесь протоколы все без даты и все помни срока давности по этой статье нет, мы всегда можем легко вписать дату в этот или другой протокол и всё запустить по новой до самого до справедливого Суда… Я в любой момент могу объявить твой всесоюзный розыск, и даже розыск через Интерпол, и тогда… Тогда, ты знаешь, что загремишь по полной на все 12 лет, а то и на все пятнадцать лет тебе гарантировано и еще, мы припомним тебе и Анну, которой всего-то только 15 лет в Тиличиках этим летом, помнишь там в Култушном, теперь она уже кажется беременная и мы докажем, что ребеночек-то у неё твой, и зачат он ею еще до исполнения 14 лет, а это понимаешь похлеще изнасилования – уже совращение малолетней и твой половой акт с несовершеннолетней…
– Я на всё согласен, – а у самого насильника снова горькие слезы на глазах…
– Вот и прекрасно. Только не пытайся ты Николаша брыкаться как несмышлёный телок. От нас так легко не уходят. Ты это понял?
– Да, товарищ офицер, – обрадовался Николай, сам еще полно не понимал, что от него желают и какая работа теперь вот от него нужна.
___
Глава 17.
И после этих воспоминаний, к Николаю только теперь дошли те слова капитана милиции.
– Ну, вот Николай! Наш покорный Коленька, теперь-то припомнил меня. Я уже не лейтенант, как тогда, а капитан полиции. Да, вот твоя именная сберкнижка в сейфе. Смотри, мы честно, как и говорили, тебе уже здесь зачислено 123 тысячи так, что на «Ямыху» 30-ти сильную думаю тебе теперь хватит денег. Мы все свои обещания исполняем исправно, как тебе обещали и ты не должен нас забывать или как-то еще нас и не подводить…
– Спасибо Вам, – поспешил поблагодарить Николай.
– Мы договорились, никаких вот таких не уместных благодарностей. Это обычная оплата твоего труда и там, не давно была зачислено тебе за кречетов красно книжных внеочередная твоя премия. Ты только не обижайся, что тебя вызвали в камеру. Ну, так здесь будет правдивее. Так будет натуральнее. Я тебя попрошу, мы здесь одну квартирку разрабатываем здесь в нижних Тиличиках да ты ведь знаешь, так как сам в ней не раз бывал Парамонова Владислава и Антона сына его. Ты уж, когда там соберутся все ваши ребята покурить травку, подмоги нам. Кстати, а кто бегает за косариками для вас и сколько времени, как правило, он отсутствует?
Николай не то от страха, не то от того, что догадался о полном знании мента их хазы вжался в стул…
– Коль, ты только уж передо мною нисколько не юли здесь и сейчас. Это, уверен, вероятно твой тот дружок Алексей или его брат Денис… А, ты не думал, может и они, как и ты на нас как и ты оба работают? Ты ведь так не думаешь, верно?
– Я всё понял, Юрий Борисович, – Николаю понятно нисколько не хотелось, чтобы вот такой тот давнишний елизовский на него компромат, был известен здесь его здешним друзьям.