Он поднял трубку телефона. Ответа не последовало. Тогда он нажал белую кнопку звонка и, когда в дверях показалась высокая худенькая секретарша, сказал:

– Разыщите Бадирли, где бы он ни был. Пусть сейчас же подойдет к телефону.

Протирая слипающиеся глаза, секретарша вышла из кабинета, а управляющий снова заговорил с мастером:

– Больше всего нам вредит, уста, отсутствие крепкой производственной дисциплины. Если бы каждый по-настоящему отвечал за порученное дело, мы выполняли бы план не на сто, а на все двести процентов. Ведь это стыд и позор!
– у нас буровые простаивают иногда по двое суток из-за того, что не доставили долота или другой какой инструмент.

Мастер сел и положил фуражку на колено.

– Так и я о том же!
– горячо подхватил он.
– Вот такие безобразия и позорят трест. Если не можешь справиться с работой, так по крайней мере имей совесть признаться в этом, - пусть на твое место поставят человека, который хочет и может работать. Мы уже устали ругать разгильдяев, да разве словами на них подействуешь? Что может быть хуже человека, привыкшего сносить любые упреки? Ведь недаром говорят: совесть на лице у человека. А тут, сколько ни ругай, все нипочем. Есть бездельники, за которых приходится краснеть.

Корреспондент знал, что нефтяники не любят многословия. Слово "болтун" считалось у них наихудшим ругательством. Но на душе у мастера, должно быть, слишком уж накипело. Корреспондент опять вынул из кармана блокнот, чтобы записать слова старого мастера, но так и остался сидеть, подперев рукой подбородок и сосредоточенно слушая. А Рамазан, словно торопясь дать выход возмущению, клокотавшему в нем, продолжал без передышки:

– Если бы я, работая, не думал обо всем, что двигает наша нефть, моей работе была бы грош цена. Надо работать не по часам, а по совести! А если у тебя нет совести, - отойди от нефти, ищи себе другую работу!

– А разве на другой работе совесть не нужна?
– заметил шутливо корреспондент.

– Конечно, нужна, - тем же серьезным тоном ответил старик.
– Но дело в том, что в нашем деле мало и одной совести. Надо сердцем чувствовать, что такое нефть! Одним словом, - чуть смягчив голос, обратился он к управляющему, - я прошу, чтобы мне не мешали бурить нефть. Дайте распоряжение немедленно отправить трубы на буровую.

Почувствовав, что речь получилась слишком длинной, мастер недовольно покачал головой и, как бы оправдываясь, добавил:

– Вынуждают человека столько говорить, право...

Затренькал городской телефон, стоявший на столе управляющего. Кудрат быстро взял трубку:

– Товарищ Бадирли? Отдыхать, конечно, приятно... Да... Почему вы не доставили трубы на сто пятьдесят пятую буровую?.. Не дают баркаса? Надо уметь требовать и добиваться того, что требуешь, товарищ Бадирли!..
– Губы Кудрата слегка задрожали, выдавая его раздражение... Он посмотрел на часы: Сейчас двенадцать... Двух часов вам достаточно? Что, маловато? В таком случае убавляю срок на полчаса!.. Если бы даже требовалось разбудить и двадцать человек, не стесняйтесь. К половине второго трубы должны быть на буровой.

Кудрат положил трубку и обернулся к Рамазану:

– Уста, если через полтора часа трубы не будут доставлены, потрудись побеспокоить меня еще раз. По телефону, конечно.

Рамазан взглянул на свои большие карманные часы, поднялся и хотел идти. Кудрат остановил его.

– Как там у вас Таир Байрамлы? Говорят, он хорошо играет на сазе, поет?..

Мастеру нравилось внимание управляющего к ученикам. "Раз интересуется молодежью, значит - дело пойдет!" - подумал он и принялся расхваливать Таира:

– Бойкий парень! Наши деревенские ребята вообще на редкость способны. А поет он так, что слышно чуть ли не в Наргене...

– А как с работой? Справляется?

– Да он и в работе не промах. Я им очень доволен.

Старый мастер всегда хорошо относился к ученикам, а за тех, в ком находил способности к нефтяному делу, стоял горой. Правда, перед самими учениками он и виду не подавал, что относится к ним с отцовской любовью, бывал неизменно строг и взыскателен, однако в самой этой строгости угадывалось горячее желание подготовить из молодежи хороших мастеров. Учить и воспитывать молодежь, растить смену старым кадрам считал он первейшей своей обязанностью. Среди опытных мастеров, которых знал Рамазан, были и такие, которые забывали об этом своем долге, смотрели на ученика, как на лишнюю обузу. И нередки еще были случаи, когда молодые деревенские парни, поработав на промысле месяц - другой, бросали работу и уходили обратно к себе домой. Рамазан винил в этом только буровых мастеров.

– Да, я очень доволен Таиром, - повторил он еще увереннее и строже. Стоит объяснить что-нибудь, сейчас же схватывает, запоминает. Вот жаль только, что...

– Чего жаль?

– Все еще одним глазом в деревню смотрит...

Заметив, как нахмурился управляющий, старый мастер сразу спохватился и, не желая создавать невыгодное впечатление о своем ученике, поспешил добавить:

– Когда я гляжу на него, будто вижу свою молодость. Я был так же упрям и заносчив, как Таир. Не выносил лишнего слова и обид никому не спускал...