Вдруг один из молодых рабочих выступил вперед.

– Товарищ Исмаил-заде, - заговорил он, - во всем виноват я. Зазевался... Не сообщил во время мастеру...

– Тебя не спрашивают!
– раздраженно бросил Тимофей Сидорович ученику, и отошел в сторону.

Исмаил-заде молча сел в лодку и отправился на буровую Рамазана.

Его встретил сам мастер:

– Откуда в такой поздний час? Почему не отдыхаешь?

Не отвечая мастеру, Кудрат шагнул к ротору, поздоровался с Васильевым и другими рабочими и начал так, чтобы слышали все:

– Эти молодые ребята частенько портят все дело! Не понимаю, о чем они только думают на работе...

Решив, что упрек относится лично к нему, Таир исподлобья несколько обиженно посмотрел на управляющего и спросил:

– А в чем их вина?

– Где бы ни произошла авария, так и знай, из-за их рассеянности. Их мысли вечно витают где-то... Почему вышла из строя буровая сто пятьдесят четыре? Да потому, видите ли, что парень, вместо того чтобы следить за скважиной, блуждал мыслями по своим горам и долинам...

Таир опять не выдержал:

– Зачем же сваливать всех в одну кучу?

Кудрат остался доволен, что его слова так задели молодежь.

– Еще не привезли трубы, мастер?
– обратился он к Рамазану.

Тот вынул из кармана часы:

– До срока еще десять минут. Только трудно ждать такой расторопности от Бадирли.

– Что ж, не доставит в срок, пусть на себя пеняет.
– Исмаил-заде обернулся к Таиру.
– Ну как, часто вспоминаешь деревню, мать?

На этот раз слова управляющего задели больнее. Таир потупился. "Так бы и начинал. А то сразу и не поймешь, что к чему", - подумал он и только из уважения к управляющему промолчал.

– Чего молчишь? Попало не в бровь, а в глаз?

– Ну и что же? Вспоминаю и деревню и мать... Разве нельзя?

– Наоборот, хороший сын должен думать и о матери, и о том, чтобы не опозорить дорогого имени своего колхоза.
– Кудрат взял Таира за локоть. Правильно я говорю?

По тому, как им были сказаны эти слова, Таир понял, что управляющий не шутит.

– Да, правильно, - ответил он, высоко подняв голову и посмотрев Кудрату прямо в глаза.

Рамазан с волнением прислушивался к их разговору. И когда увидел, что все закончилось мирно, облегченно вздохнул и сказал:

– Таир не из тех, товарищ Кудрат, кто опозорит наш трест.

Вышка вздрогнула от удара. Все обернулись - к буровой приставал нагруженный трубами большой черный баркас.

Лицо Исмаил-заде осветилось его обычной улыбкой: Бадирли привез бурильные трубы ровно в половине второго.

Соскочив на мостки и увидев управляющего, он обрадовался. "Хорошо, что сам здесь и видит собственными глазами", - подумал он и облегченно вздохнул.

– Ох, ну и человек!..
– прошептал он, переводя дыхание.
– Этой своей улыбкой прямо режет тебя, как ножом.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Вскоре после того, как Исмаил-заде уехал с буровой, начало светать. Белые облака, подобно огромным кипам хлопка, громоздились над морем и медленно плыли к югу. Ветер, поднявшийся еще с вечера, постепенно крепчал, и пенистые волны, тяжело перекатываясь, вздымались все выше. На горизонте, в сизоватой дымке уже проглядывал вишневый диск солнца.

А на буровой Рамазана даже не замечали, что наступило утро. Стараясь наверстать упущенное время, все делали свое дело быстро и четко. Новые трубы одна за другой опускались в скважину. Всегда сосредоточенный, казавшийся даже сердитым во время работы, Рамазан ни на минуту не отходил от скважины, внимательно смотрел за всем и временами давал указания то Джамилю, то Таиру.

Когда лучи поднявшегося над горизонтом солнца брызнули сквозь железные переплеты вышки, ротор уже вращался полным ходом, заглушая все прочие звуки глухим монотонным шумом. Бурение шло в обычном темпе. Лица людей были строги, сосредоточенны. Таир следил за поступлением глинистого раствора в скважину, но мысли его были далеко. Он думал о родном доме, о матери, никогда еще не приходилось ему разлучаться с ней на такой длительный срок.

Всем был доволен Таир, все ему нравилось в городской жизни и в работе на морской буровой, но отсутствие материнской заботы заставляло его чувствовать себя одиноким, как на чужбине. "Будь она здесь, - думал Таир, ни на что не променял бы Баку... А что, если привезти ее сюда? Но где, у кого она будет жить? Да и сама она вряд ли согласится бросить обжитый домик и переехать в город..."

Он взглянул на стрелку дриллометра, и этот аппарат, похожий на большие часы, напомнил ему, что приближается время утренней смены, когда на буровой должна была появиться Лятифа. Таиру вдруг показалось странным, что он совсем забыл о девушке. С некоторых пор при одной мысли о Лятифе у него пропадало желание вернуться в деревню. Так и теперь: забыв сразу о матери и деревне, он стал думать о девушке и с нетерпением поглядывал в сторону, откуда должен был подойти баркас.

Но "Чапаев" не показывался.