Шрифт:
– Нет, уста, - перебил Джамиль.
– Я знаю: это он на меня рассердился.
– На вокзал поехал?
– Думаю - да.
– Ну, ничего. Придумаем что-нибудь.
Оставив Джамиля, Рамазан поднялся по каменным ступенькам в застекленную галлерею, прошел в комнату и принялся звонить кому-то по телефону. Вернулся он уже в фуражке, но с тем же букетом цветов в руке, и обратился к Джамилю, стоявшему у садика:
– Ты иди, сынок, отдыхай. Будет лучше, если на вокзал я один поеду.
Джамиль, успокоенный тем, что удалось во-время предупредить мастера, зашагал в общежитие. А минут пять спустя на асфальтированной мостовой показалась новенькая голубая машина и плавно подкатила к домику Рамазана.
Из-за опущенного стекла высунулся чернявый шофер Кудрата Исмаил-заде.
– Куда собрались, уста?
– спросил он и, заметив букет в руке старика, воскликнул: - Э, да у вас какая-то радость сегодня!
Рамазан только сейчас вспомнил о цветах. Нехотя улыбнувшись, он уселся рядом с шофером и ворчливо сказал:
– Гони на вокзал, там узнаешь, какая радость!
Шофер развернулся, и по накатанному пути машина помчалась к вокзалу. Ему довольно часто приходилось возить Кудрата Исмаил-заде к старому мастеру. Поэтому он хорошо знал и самого Рамазана, и его жену - старушку Нису, и его сыновей. Собственно он, как и сам Исмаил-заде, был в этой семье своим человеком. Глядя на взволнованное лицо старика, он строил разные догадки и решил, что мастер едет провожать кого-то, с кем ему тяжело расстаться. Через некоторое время ему пришла на ум другая догадка.
– Уж не возвращается ли кто из сыновей?
– вдруг спросил он.
Словно невзначай задели эти слова незажившую рану старика. Колючий взгляд его посуровевших глаз впился в шофера. Но сразу поняв, что тот задал свой вопрос только из доброжелательства, Рамазан проглотил готовое сорваться резкое слово, и глаза его наполнились влагой.
– Где уж мне ждать такого счастья!
– тихо произнес он и задумался.
Шофер принялся утешать его:
– Не тужите, уста. Я вот своего брата давно перестал считать в живых. А вчера получил от него письмо. Жив и здоров, оказывается. Был в партизанах. Убежал из лагеря и два года бил фашистов.
– Дай бог, чтобы и мои живы были...
– Раз не получили черной вести, дядюшка Рамазан, значит, вернутся, убежденно продолжал шофер.
– Брат пишет, что большинство наших, которым удалось бежать из плена, подалось к партизанам... Разве мало таких, которых считали убитыми, а потом они возвращались живыми-здоровыми?
– Хорошо бы...
– тихо шептал старик, словно говоря с самим собой.
– Да и то сказать: если остались они в живых, должны бы уже вернуться.
– Вернутся, вернутся!..
Из-за угла неожиданно вывернулась грузовая машина; шофер резко затормозил и выругался.
– Вот так и на войне. Только забудь об осторожности - и сам погибнешь, и товарища загубишь. Эй, ты! Пьян, что ли?..
– крикнул он на раскрасневшегося, как медь, шофера грузовика с упавшим на лоб спутанным чубом.
– В такую пору не пьют даже горькие пьяницы!
– Как знать, сынок, что тебя ждет впереди?
– тихо проговорил старик. Есть такая поговорка: человек предполагает, а бог располагает... Хорошо, если бы твои слова сбылись.
Мысли шофера все еще были заняты грузовиком, с которым едва удалось избежать столкновения. Не расслышав как следует старика, он спросил:
– Что вы сказали, уста?
Устремив печальные глаза вдаль Рамазан глубоко вздохнул:
– Говорю, лишь бы случилось так, как ты сказал. Я все еще не теряю надежды увидеть своих сыновей живыми и невредимыми. Немало и я потрудился за эти годы - дневал и ночевал на промысле. Правда, постарел я за это время, но от молодежи все же не отстаю. Когда отказался от пенсии и снова вернулся на работу, у меня было одно желание: только бы наш народ вышел из этой войны победителем. Спасибо нашим бойцам, не подвели. Теперь, если бы еще и мои ребята вернулись, не было бы человека счастливее меня.
Шофер замедлил ход и, повернув направо, подъехал к зданию вокзала, у которого суетилась толпа.
– Ничего, не грустите, дядюшка Рамазан, оба вернутся!.. А вы так и не сказали, зачем мы сюда при ехали.
– Скоро узнаешь, - хмуро бросил мастер и вылез из машины.
Поднявшись по сверкающим, гладко отполированным ступенькам лестницы, он оглянулся вокруг, ища глазами Таира, затем подошел к стоявшей у выхода на перрон женщине и спросил, когда отходит поезд в Тбилиси.
– Через десять минут, - ответила та охрипшим от постоянного разговора с пассажирами голосом.
Мастер вышел на перрон и бодро зашагал вдоль поезда, стоявшего на первом пути. Пассажиры, высунувшись из окон, громко переговаривались с провожающими. Опоздавшие к началу посадки, волоча тяжелые чемоданы и обливаясь потом, торопились найти свой вагон. Рамазан прошелся из конца в конец поезда, - Таира нигде не было. "Так я совсем прозеваю его. Будешь ходить по вагонам, а в это время он и прошмыгнет у тебя за спиной", подумал он и решил подождать лучше у выхода на перрон.
– Долго еще до отхода?
– еще раз спросил он, подходя к женщине-контролеру.