Шрифт:
– Ну что ж тут такого, бабуся? Папа хорошо работает, потому его...
– Ты уроки приготовила?
– прервала ее Лалэ.
– Кушай и иди спать.
Ширмаи заерзала на месте и, поджав тонкие губки, недовольно сказала:
– Но ведь бабушка не кончила сказку!
Лалэ нахмурилась, давая понять дочери, что капризы не помогут.
– Завтра дослушаешь.
Когда Тукезбан стала разливать чай, в прихожей раздался стук открываемой двери.
– Папа!
– вскрикнула Ширмаи, выскакивая из-за стола.
Увидев входящего в столовую отца, она от радости запрыгала и захлопала в ладоши.
Кудрат обнял дочку и устало опустился на стул. Не отрываясь от него, Ширмаи встала между его колен и, зная, что он всегда принимает ее сторону, приготовилась пожаловаться на строгость матери.
– Ну, что нового, мать?
– спросил Кудрат и улыбнулся, тщетно скрывая усталость. От долгой бессонницы под глазами его ясно обозначились синеватые тени.
– Новость все та же, - вздохнув, промолвила Тукезбан, - и война кончилась, а мы тебя редко видим в доме.
– И встала, чтобы принести сыну ужин.
Кудрат по привычке отозвался на ее слова беззаботной шуткой:
– Я не только твой сын!
Разговор оборвался, и этим искусно воспользовалась Ширмаи.
– Папочка, - сказала она, - сегодня в школе нам рассказывали про Пушкина. Он, оказывается, всегда слушал сказки своей няни. А почему мама не дает мне дослушать сказку бабушки?
Кудрат нежно обнял дочь:
– Не огорчайся, дочка, сейчас я попрошу маму, и она разрешит.
Тукезбан поставила перед Кудратом тарелку с горячими голубцами и села на свое место. В присутствии сына и невестки она обычно старалась говорить как можно меньше, чтобы не мешать их беседе.
Осмелев после слов отца, Ширмаи вопросительно посмотрела на бабушку. Затем она перевела глаза на мать и как бы ища ее сочувствия, примирительно улыбнулась, показывая свои жемчужные зубы.
– Бабуся, я еще не ложусь. Ты доскажешь мне сказку до конца?
С этими словами она взяла стул и, подвинув его вплотную к дивану, села около бабушки.
И Лалэ, и Тукезбан видели, что Кудрат утомлен. Поэтому они не заговаривали с ним. Кудрат же съел свой ужин и выпил два стакана крепкого чая.
– Все же я сильно устал, - только теперь признался он и, поднявшись из-за стола, прошел в кабинет. В эти горячие дни, когда выпадала свободная минута, он читал только легкие по содержанию книги, не требующие умственного напряжения. Чтение же книг и журналов, относящихся к его специальности, он откладывал до другого, более свободного времени. На его большом письменном столе лежало сейчас несколько толстых книг о нефтеразведке. Нужные страницы в них были заложены тоненькими бумажными полосками. Из серого мраморного стаканчика чернильного прибора выглядывали тонко очинённые разноцветные карандаши. Ширмаи иногда садилась за его стол и рисовала. Забытая ею тетрадь для рисования осталась раскрытой. Кудрат взглянул на зверей, нарисованных дочкой, и взял книгу, которую он, не дочитав, оставил здесь дней десять назад. Развернув ее, опустился в кресло перед столом и углубился в чтение.
А Ширмаи тем временем слушала продолжение сказки.
– ...После того как Сейрана отправили в Сибирь, Джаваир, его жена, осталась одна. Рекой лились у нее слезы. К кому бы из начальников она ни обращалась, кого бы ни молила, никто не хотел ей помочь. Все ей отвечали: "Твой муж - враг царя. Благодари аллаха, что не повесили твоего Сейрана, а только сослали в Сибирь". Эх, внученька, нигде нельзя было тогда бедняку найти правды!.. Джаваир проплакала все глаза, потеряла все надежды. Ей оставалось только покориться и ждать. Через три месяца после высылки Сейрана у нее родился сын. Прошли месяцы, годы, а от Сейрана не было никаких вестей. Наконец свергли царя, и дороги из Сибири открылись...
В глазах Ширмаи загорелись искорки радости. Дыхание у нее участилось, и, предвкушая счастливый конец, она нетерпеливо заерзала на диване. Грустная улыбка пробежала по сухим губам Тукезбан. Помолчав немного, она досказала:
– Многие из ссыльных вернулись, но о Сейране опять ничего не было слышно...
Нежная улыбка исчезла с лица Ширмаи, глаза ее расширились.
– ...Оказывается, бедняга Сейран умер на чужбине.
Тукезбан умолкла.
Ширмаи повернулась к ней и, увидев слезы, струившиеся по худощавым и покрытым паутиной морщин щекам бабушки, принялась утешать ее:
– Не плачь, бабуся, ведь это же сказка... Только ты мне не сказала, за что Сейрана сослали в Сибирь?
Тукезбан с усилием глотнула и провела рукой по глазам.
– Вина Сейрана, детка, была в том, что мечтал он о светлых днях... Хотел, чтобы не тосковали люди по яркому солнышку...
Тукезбан вздохнула и, заметив грусть на лице внучки, силилась улыбнуться сквозь слезы.
– Бабуся, - вдруг вспомнила девочка, - а дедушка Салман ведь тоже умер в Сибири, верно?
Тукезбан погладила ее по головке и, будто жалея о том, что рассказала такую грустную историю, еще раз вздохнула.