– Опять мелочь!
– воскликнул Кудрат, невольно вспомнив Бадирли.
– Если вы считаете это мелочью, то из чего, по-вашему, слагается крупное?

Боясь ссоры, Лалэ сделала инженеру знак, чтобы он молчал.

– По-моему, - примирительно сказал Минаев, - после долгого трудового дня нельзя пренебрегать такой "мелочью", как сон. Спокойной ночи!
– он шагнул на балкон и скрылся.

Лалэ, не оказав мужу ни слова, прошла в спальню. Она считала, что Кудрат неправ. За все пятнадцать лет супружеской жизни ни разу он не кричал так на Лалэ, как сегодня. Всегда он бывал добр и весел, всегда вносил в семью радость и оживление, но своим криком сегодня он глубоко обидел Лалэ. Если бы она допустила даже ошибку, все равно Кудрат не должен был бы так грубо разговаривать с ней. Ведь они были друзьями и помощниками друг другу и на производстве, и дома, в семье. Лалэ часто с гордостью думала: "Мы не просто муж и жена, мы еще и соратники по борьбе". Оказывается, не совсем так. И незаметно для себя Лалэ начала упрекать Кудрата в приверженности к отсталым взглядам.

Она разделась, легла в постель и никак не могла отделаться от мысли, что Кудрат неправ, что чувство личного тщеславия гнездится в тайниках его сердца. Он всегда шел впереди, а теперь его трест отстает. Чтобы выйти вперед, требуется время, а ему не терпится. Заметка в газете ударила по его тщеславию. И, может быть, больше всего его самолюбие задело то, что именно жена оказывает ему помощь. Закрыв глаза, Лалэ пыталась заснуть, но неотвязные мысли не покидали ее. В конце концов она стала успокаивать себя: "Ну, не все ли равно, кто из нас будет впереди - я или он? Мы же стараемся для общего дела".

Лалэ слышала, как Кудрат прошел из ванной в кабинет, уселся за письменный стол и начал что-то писать.

Затаив дыхание, она прислушивалась к легкому поскрипыванию его пера, словно старалась угадать, что он пишет. "Собственно говоря, я тоже отчасти виновата. Прежде чем посылать бригаду, конечно, надо было посоветоваться с ним", - призналась она самой себе и беспокойно заворочалась в постели. Тогда Кудрат подошел к двери в спальню и тихо прикрыл ее. Лалэ снова погрузилась в свои думы, сознание ее слегка затуманилось, и она уже сама не отдавала себе отчета - продолжает ли она бодрствовать, или видит сон...

5

"Ничто меня больше не тревожит, жена. Я умираю счастливым: дочь моя ни в чем не уступит мужчине", - так говорил отец Лалэ перед смертью, и она часто вспоминала эти слова.

...Был вьюжный зимний день. От сильного северного ветра гудели оконные стекла. На улицах намело снега выше колен. Трамвайное движение прекратилось. Люди все время очищали улицы, но их снова заносило снегом. Старожилы не помнили за последние пятьдесят лет такого обильного снегопада на Апшероне.

Старый Алимардан, отец Лалэ, работал на буровой у самого берега моря. В этот день он простудился и заболел воспалением легких. По заключению врачей, никакой надежды на выздоровление не было.

Алимардан говорил жене, не отходившей от его постели ни на минуту:

– Дочь наша в этом году заканчивает среднюю школу. Определишь ее в институт, пусть учится на инженера. Выучится, и заменит тебе сына.

И спокойно закрыл глаза. Можно было подумать, что он видит приятный сон и, довольный этим, улыбается. Застывшая на восковом лице покойного счастливая улыбка обманула даже Гюльсум, прожившую с ним двадцать лет.

Лалэ была в школе. Не прошло и пяти минут после смерти отца, как она ворвалась в комнату, растолкала столпившихся вокруг покойника женщин и, упав к изголовью постели отца, горько зарыдала.

С того времени прошло ровно двадцать лет, но Лалэ ничего не забыла. Товарищи по работе торжественно и с почетом похоронили отца. Было очень трудно жить только на пенсию. Лалэ мечтала стать поэтессой, но, узнав о завещании отца, поступила в Нефтяной институт. От прежних ее увлечений поэзией осталось только одно стихотворение, посвященное памяти отца. Оно до сего времени хранилось в одной из старых ее книг.

Студенческие годы прошли в непрерывных учебных и практических занятиях. Из всех ученых, специалистов по нефти, для Лалэ самым большим авторитетом был профессор Губкин. Следуя его примеру, она еще в эти годы пешком исходила все нефтеносные площади Апшерона, Грозного и других прикаспийских районов. Незадолго до смерти отец говорил ей: "Дочь моя, я тоже хотел стать инженером. Хоть бы в тебе осуществилась моя мечта". А в институте она и сама жила уже только этой мечтой.

Кудрат учился в том же институте, но был на два курса старше Лалэ. Они познакомились на комсомольском собрании. Рассуждения Кудрат о нефти, о самом Баку и бакинских рабочих были понятны и близки Лалэ, а то что он рассказывал о своем отце, погибшем в Сибири, глубоко волновало ее. Сама того не замечая, девушка все больше привязывалась к серьезному и рассудительному студенту. Когда Лалэ поняла, что любит, чувство подсказало ей, что и она далеко не безразлична Кудрату. Было радостно от одной мысли, что рядом с ней будет шагать в жизни этот сильный и волевой человек. Они не писали друг другу писем, не объяснялись в любви, при встрече говорили больше об институтских делах, о своем призвании и будущей работе, но встречи и беседы стали ежедневной потребностью для обоих, и Кудрат стал частым гостем в доме Лалэ.

Мать Лалэ работала в швейной мастерской и обучала шитью девушек в клубе имени Али Байрамова.

– Ты, дочка, учись, мне твоих заработков не нужно, - часто говорила она Лалэ и требовала, чтобы та оставила вечернюю работу в редакции газеты.

– Нет, мама, - не соглашалась Лалэ, - тебе не под силу содержать меня. Мои расходы...

– Какие у тебя расходы?
– недоумевала мать.
– Ты же не из тех модниц, которые только и думают о нарядах?

– А книги? Большая часть моего заработка уходит на книги.