Я человек порядка, рутины и строгой чистоты.

А она — мой грязный маленький питомец.

И все же единственная грязная вещь, которой я хочу быть, — это она.

— Все не так. Он всего лишь друг. — Она сглатывает, когда я прижимаю верхнюю половину лезвия к ее губам. Темно-красная жидкость покрывает ее рот с вишневым вкусом, делая его таким же сладким, каким, я знаю, он является на вкус.

— Ты права, детка, — холодно говорю я, обводя форму ее губ пропитанным кровью кинжалом и окрашивая ее в красный цвет, покрывая ее своим любимым цветом. — Он не я. Он никогда не будет мной.

Она открывается без моей команды, позволяя ножу опуститься в ее рот. Мой член напрягается в штанах, жаждущий больше ее, когда я вижу розовый язычок, извивающийся вокруг стали.

Я позволяю ей играть.

Позволяю ей вертеть языком по металлу и нежно посасывать свой собственный беспорядок, пока она не очистит его. Аромат вишни и терпкой крови заполняет мой нос, и это делает меня жадным.

Я вынимаю его из ее рта как раз вовремя, чтобы она снова заговорила.

— Но, — задыхается она, проводя языком по губам, чтобы поймать капли, — что если он может научить меня тому, чего не можешь ты?

Так вот как она планирует получить от меня то, что хочет? Подтолкнув меня далеко за пределы моей точки слома, на территорию, где никто не должен быть?

— О? Скажи мне, что он знает такого, чего не знаю я?

Одна из ее рук опускается к моей нижней части живота, вдавливаясь в твердые мышцы под рубашкой. Ощущение того, как ее ногти пытаются впиться в мою кожу, вызывает сильную дрожь по позвоночнику.

— Что если он сможет научить меня тому, что такое мужское прикосновение, — бормочет она. — Как заставить себя чувствовать себя хорошо ночью, когда я одна в постели и моя рука скользит между бедер.

Тяжелый вздох вырывается из моего носа, и моя челюсть становится стальной. Я поднимаю голову к потолку, мышцы шеи напрягаются. Мне нужно взять себя в руки, хотя бы унцию, чтобы не сорваться.

Но все, что я вижу за своими веками — это Лира, разметавшаяся по столу Годфри, пока он пожирает ее так, как могу только я, его рот впивается в нее, руки лапают все, что могут найти.

Видел, как он смотрел на нее.

Мужчина, заблудившийся в пустыне, а она — стремительная река, которая только и ждет, чтобы он окунулся в нее. Она может не верить в это, но он хочет ее.

Я вишу на тонкой ниточке, которая вот-вот оборвется и отправит меня рваться через кампус, пока я не окажусь в грудной клетке Коннера Годфри, вырывая у него ребра одно за другим.

— Ты не можешь научить меня этому, — говорит она мне, в ее тоне слышится намек на насмешливую невинность.

Когда я позволяю ее словам впитаться в мой разум, по-настоящему просочиться внутрь, во мне что-то щелкает.

Что, если он сможет научить меня тому, что такое мужское прикосновение?

Зловещий смешок раздается в моей груди, вибрируя в ее маленьких ручках, все еще прижатых к моему животу. Я прищелкиваю языком, когда на моих губах появляется лукавая улыбка.

— Боже, Боже, Лира, — укоряю я. — Я всегда предполагал, но теперь знаю наверняка. Какое восхитительное открытие.

Я наклоняю голову назад так, что смотрю в ее растерянные глаза.

— Мой дорогой фантом — девственница. — С легкостью я перевернул нож в руке так, что лезвие уперлось в ладонь. — Тщетные попытки заставить меня ревновать были не нужны. Ты могла бы просто умолять.

— Что...

— Ты могла бы встать на колени и вежливо попросить пустить мне кровь на член. Выпятить нижнюю губу и дуться, пока я не прорвусь сквозь эти плотные стены. Но ты этого не сделала.

Я засовываю черную рукоятку ей в рот, проталкивая ее в горло и сжимаю нож, чувствуя, как острие вонзается в мою ладонь гораздо глубже, чем зазубрина на ее горле.

Ее глаза расширяются, и гортанный стон вибрирует в ее горле, когда моя кровь вытекает из раны. Она льется через рот, теплым потоком стекая по горлу. Я хрюкаю, когда она стекает между ее упругих грудей, и, как я и думал, это ужасающее зрелище.

Вся эта ярко-красная жидкость окрашивает ее молочную кожу. Моя кровь ползет по ее телу, пока не покрывает каждый квадратный дюйм ее тела, и я хочу, чтобы она утонула в ней, захлебнулась во мне.

— Ты моя, — рычу я ей в ухо, позволяя ее горячему рту захлебнуться в моем клинке. — Моя ученица. Мой гребаный питомец. Я буду гнуть, ломать и играть с тобой, как сочту нужным. Пока ты не станешь никем, если я захочу. Ты хотела этого, умоляла меня об этом, поэтому ты будешь подчиняться моим правилам. Ты поняла?