В поместье рода Ебельманий мы прибыли поздним вечером, когда в небе, несмотря на теплые оранжевые тона, сияли первые звезды. Двухэтажное, разросшееся в длину здание, встретило нас угнетающей тишиной и сильным цветочным запахом, исходящим от раскрытых бутонов у самой дороги. Не стану скрывать, что едва уловимое ностальгическое чувство коснулось потаенной души, но оно тут же угасло, подавленное моими личными соображениями на всю эту донельзя странную ситуацию. Эльфия аккуратно коснулась моей руки своими холодными пальцами, и Ждак подтолкнул меня вперед, чтобы я, наконец, ступила за ворота. Но я была так потрясена прошедшей ночью, что не придумала ни заготовленной речи, ни подходящего поведения. Что должна была бы испытывать Сисиль, будь она сейчас в своем теле на своем месте?

Я ступила на усыпанную гравием дорожку и прошла к главному входу, в двери которого громко постучала. На этот звук длительное время никто не отзывался – сейчас было время ужина – но вскоре на пороге возник молодой дворецкий, учтиво пропустивший нас внутрь. Ни радости, ни горести, ни сомнений – воспоминания внезапно умолкли, сделав для меня это место совершенно чужим и хладным. Я обернулась к своим путникам: они и то чувствовали себя здесь свободнее, чем я сама.

– Сисиль, это ты? – услышала я тихий, дрожащий голос, и повернулась, чтобы найти его хозяйку. Ей оказалась высокая девушка со строго собранными лиловыми волосами. Её острые черты лица в совокупности с чуть раскосыми глазами делали её жутко похожей на мать Сисиль.

– Розалия? – неуверенно предположила я, и девушка, отчего-то растрогавшись, бросилась мне в объятия, сжимая в своих стальных тисках. Будучи натурой слезливой, она принялась плакать, и, не находись я в прострации, я бы поспешила отодвинуть её в сторону, дабы её соплежуйство на испачкало мне единственное длинное платье в пол без рюш.

– Я так рада, что ты приехала. Как я боялась, что ты не приедешь увидеться с матушкой, она ведь так хотела тебя увидеть! – ответила она, наконец, достав из кармана платок и довольно элегантно высморкавшись. – Спасибо…Спасибо за то, что приехала, несмотря на всё…

– Ну…Как она? – наверное, следовало задать этот вопрос. Любой ребенок должен беспокоиться о своем родителе. Что бы тот ни сделал в своё время гадкого…

– О, совсем плохо. Её мучает сильный кашель, из-за него она не может даже спокойно спать. Она такая бледная…

– Она поправится?

– Не знаю, Сисиль, не знаю. Лекари говорят, что все теперь зависит от матушки, а она такая слабая…Как же поправится она, если у неё совсем нет сил? Ох, какое горе…

– А где…– я многозначительно обвела взглядом гостиную. Имя брата я не знала. – Этот, ну, брат…

– Роузел с матушкой. Они на втором этаже. Идем.

Когда Ждак и Эльфия незамедлительно последовали за мной, она остановилась, устремив на меня грустные глаза. Розалия была готова вновь разразиться плачем.

– Я понимаю, ты не доверяешь нам, и ещё бы…Но уверяю тебя, Сисиль, клянусь, в этом доме никто не враг тебе. Оставь сопровождение здесь, пусть они отужинают. Матушка ждет тебя одну. Я ведь никогда не обманывала тебя, Сисиль…

Да, это действительно так и было, и, кивнув Ждаку и Эльфии, я неуверенно поднялась на второй этаж вслед за сестрой. Она вдруг остановилась у первой же двери и незамедлительно вошла внутрь, оставив дверь приоткрытой, но я медлила. Коснувшись ручки двери, я вдруг вспомнила всю нелюбовь этой женщины, которая не терпела ни отца, ни Сисиль. Брак с советником ей был навязан, муж опорочил имя рода, хотя сражался за правое дело (я чувствовала, что это было так), а появление ребенка и вовсе не входило в планы. Но она успешно погналась за двумя зайцами, поймав обоих: госпожа Ебельмания не только избавилась от меня, сохранив авторитет, она во много раз преумножила его. Неудивительно, что я не испытывала сейчас не свойственных мне угрызений, казалось, что даже сама Сисиль замолкла, преисполнившись обидой.

Я толкнула дверь и вошла внутрь, оказавшись в просторной и чистой спальне. Я бы хотела смотреть на любую мелочь, составляющую интерьер, лишь бы не сталкиваться взглядом с другими находящимися здесь феями, однако, это, по логическому разумению, было невежливо и черство. Сделав несколько уверенных шагов вперед, я остановилась, подняв голову и взглянув на широкую кровать, балдахины которой были неаккуратно завязаны у деревянных балок. Рядом с постелью, на низком пуфе сидел мой брат – Роузел, как оказалось, – он был высоким и худым, а на лицо женственным, что лишь делало его ещё более похожим на мать и Розалию. Удостоив меня удивленным, но вместе с тем недоверчивым взором, он поднялся со своего места и, сделав мне вежливый поклон, (этим он лишь сильнее подчеркнул наши разные статусы) вышел из комнаты, взяв под руку сестру. Я осталась с матерью наедине.

Я села на освобожденный пуфик, сложила на коленях руки, как того требовали нормы поведения, и встретилась с тусклыми, настороженными, карими глазами. Матушка была очень худой, отчего её кисти казались костями, обтянутыми кожей. На лбу и вокруг рта сияли глубокие морщины, хотя её ни в коем разе нельзя было назвать ни «в возрасте», ни пожилой, тем более. Лицо её посерело от длительной болезни, и дышала она тяжело, как если бы ей на грудь водрузили камень.

– Здравствуй, – начала я, решив прервать это испытание молчанием. – Как самочувствие?

– Ох, удостой меня возможностью не отвечать на эти лицемерные вопросы. Тебе нет дела до моего здоровья.

Язва. Самая настоящая язва, несмотря на измученное состояние. Мне вспомнился сон, где она без сомнений ударила Сисиль по лицу, и я скривила рот, подумав о том, что вежливость – неподходящая тактика для данного случая.

– Ты хотела видеть меня, вот я и пришла.

– Я слышала об успехах Мордора, но не могла поверить в то, что всё это твоя заслуга.

– Какого плохого ты обо мне мнения. Ты тоже считаешь, что в прошлых бедах виновата исключительно я?