— Так он ведь вроде от Фомы. Ты же сам признал.

— "Балерина" точно от Фомы, — Волоха покрутил в руках фомку, — а вот откуда этот кролик белый ее взял — может мы когда и узнаем. Я вот думаю — не этой ли дрыной Семе голову проломили и меня тогда в переулке чуть не приласкали? И не он ли Семе те самые "верные набойки" давал?

Лешка наморщил лоб от напряжения.

— А я знаю, на чью квартиру Седой тебя навести хотел, — сказал он. — это хата генерала Павлова. Я с его дочкой в одном классе учился. Только нет там никаких брюликов. И рыжья нет. А вот почему он про орден и "Глаз Циклопа" протрепался, не пойму. Может потому, что уже в расход нас обоих списал?

— Тем хуже для нас, — проронил Призрак. — Только такие предложения за здорово живешь не делаются и добром не кончаются.

Наутро Седой позвонил Волохе по телефону.

"Ну как, — спросил он, — не передумал"?

В ответ Волоха послал его открытым текстом.

"Лады, — ответил Седой, — себе же хуже делаешь".

Лешку взяли на входе в "Метрополь", где он собирался с утра пораньше попить кофе в компании завсегдатаев, и отправили в отделение милиции. Но доставили его не в "Полтинник", как следовало ожидать, а в "Восемь-восемь", в отдел милиции по охране Красной площади. Здесь его завели в "обезъянник" и забыли.

Спустя три часа в камеру завели знакомого Лешке по пьянкам в "Интуре" валютчика и кидалу Нодарика. Его сняли с двадцатого этажа, где он пил кофе в компании итальянских туристов. Нодарик не сопротивлялся, но напоследок пообещал ментам:

— Подождите, я ваш "Интур" куплю от крыши до подвала! А вас на пушечный выстрел не подпущу!

Он преувеличивал. Лет через десять он действительно вернулся сюда хозяином. Всю гостиницу, правда, не купил, хотя при желании смог бы, а ограничился любимым двадцатым этажом, который снял под офис, а также открыл при отеле казино "Габриелла".

Не успели задержанные перекинулся между собой парой слов, как в дверь просунулась усатая голова сержанта.

— Воронцов, на выход!

В кабинете инспектора уголовного розыска Лешку ждал неприятный сюрприз. Тощий субъект в штатском, то ли инспектор, то ли следователь, сидел за столом и вертел в руках пистолет-зажигалку, память о первой краже, непонятно как изъятую из ящика с инструментами. Хорошо, если менты добрались только туда и не в курсе насчет тайника под оконным карнизом.

С первой кражи прошло немало времени, Лешка уже успел забыть о своем трофее. А ведь Волоха его предупреждал, что нельзя брать ничего кроме денег!

— Объясните, гражданин Воронцов, как вещь, подаренная коллегами Михаилу Моисеевичу Гольденблюму, оказалась у вас? — вкрадчиво попросил следователь.

— Понятия не имею. Может подарил по пьянке или в карты проиграл? А что он сам говорит? — поинтересовался Лешка.

— Сам он сидит в Мордовии, в колонии общего режима. Мы послали туда телеграфный запрос и ждем ответа с часу на час. Если факт кражи подтвердится, разговор с вами будет вестись по-другому. Поэтому лучше чистосердечно признайтесь. Откуда у вас эта вещь?

— Признаюсь чистосердечно, — заявил Лешка. — Нашел на улице. Можно прокурору жалобу написать?

— Очень жаль, — печально произнес инспектор, — что вы, гражданин Воронцов, не хотите помочь нам в установлении истины.

— Истину я вам только что изложил, — стоял на своем Лешка. — Только мне кажется, что вам на истину плевать. Вам просто посадить меня нужно. Хотите, чтобы я вам помог? Не дождетесь.

Взгляд следователя посуровел. Он вызвал милиционера и Лешку увели назад в камеру. К огорчению следователя осужденный Гольденблюм тоже не захотел устанавливать истину и факт кражи не подтвердил. Поэтому Лешку, до полусмерти искусанного за ночь злыми ментовскими клопами, наутро отпустили. Но перед самым выходом Нодарик, который ждал отправки в КПЗ, шепнул ему:

— Слышь, Лях, тут в коридоре менты базарили, что тебя сюда спецом сунули, чтобы какого-то Призрака развести.

На этом период относительно спокойной жизни Ляха закончился.

А началось все с приятного сюрприза. Позвонил Сильвер, и сообщил, что его "нагнали" по амнистии. Освобождение друзья решили отметить тем же вечером в ресторане гостиницы "Берлин". Это был единственный день недели, когда тамошний оркестр имел свой законный выходной. А посему никто не оглушал посетителей ревом и грохотом инструментов, лишь по какому-то недоразумению именуемых музыкальными.

Был чудесный зимний вечер. До Нового года оставалось чуть меньше недели. Крупными хлопьями падал снег.

Сильвер предложил встретиться возле елки у Большого театра.

— Отвык от нормальной жизни. Елка, салат "оливье", мандарины, шампанское. Там, на зоне, понимаешь, все больше одеколон жрать приходилось.

А совсем неподалеку от места их встречи, укрывшись за колонной Большого театра, кряхтел сильно пьяный человек. Он стоял лицом в угол и мочился на стену, не обращая внимания на прохожих.