— Я все подписала.

— А я не об этом.

— А больше у нас нет дел.

— У нас есть ребенок.

— Я еще раз тебе говорю — это может быть не твой ребенок.

— Это мой ребенок!

— Ты как маленький. У меня примерно в одно и то же время были половые акты с двумя мужчинами. Я понятия не имею, кто из вас двоих отец ребенка — ты или Клаус, ясно тебе?!

Ромка дернулся, как от удара. Прищурился. Поставил локти на стол и сцепил пальцы в замок.

— Послушай меня, Мрыся, и послушай внимательно. Это мой ребенок.

— Откуда ты знаешь?!

— Знаю. И не позволю тебе отнять у меня моего ребенка.

— Ты мне… — Марфа не верила своим ушам… его спокойному тихому голосу. — Ты мне угрожаешь?!

— Нет. Предупреждаю.

— Это. Не. Твой. Ребенок! — вскочила Марфа.

— Это. Мой. Ребенок!

— Как ты можешь это знать?!

— Ты не можешь быть беременна от другого! — проорал он.

Все. Это уже за гранью, Ракитянский!

— Это ребенок Клауса! — проорала в ответ Марфа.

— Нет! — шарахнул он кулаком по столу. — И даже если биологически… — Роман резко дернул плечом и снова заорал: — Он все равно мой, поняла меня?!

Его крик оглушил ее. Марфа показалось, что этот удар кулаком пришелся не по столу, в нее. Внезапно забурлило и подкатило под горло. Ее сейчас стошнит, точно стошнит. Марфа зажала ладонью рот. И в этот миг все это подкатившее вместо того, чтобы вылиться, как полагается, через горло и рот наружу, вдруг ухнуло вниз и вопреки всем законам физиологии, преодолев все преграды, потекло вниз.

Марфа почувствовала, как горячо и мокро стало между бедер. Так, будто у нее внезапно началась менструация. Но у нее не может быть менструация. Она же беременна.

— Мрыся, что случилось?! — она почувствовала Ромкины руки на своих плечах. После крика его голос теперь казался почти шепотом. — Тебя тошнит? Не сдерживайся, пусть выйдет. Давай, я потом уберу все, не переживай. Давай, Мрысь, не стесняйся. С беременными это… нормально.

А оно там все текло и текло. Но как же это… Этого же не может быть…

— Рома… — она откинулась назад и буквально упала спиной на его грудь. — Ромка, вызови «скорую», пожалуйста.

Вот что у Ромы есть точно — это молниеносная реакция. И умение не задавать лишних вопросов. Он не стал переспрашивать, не стал ничего уточнять. Роман обхватил ее поперек живота и тут же достал из кармана телефон. Вот что-что, а действовать Рома умеет быстро. Только часто тогда, когда уже поздно.

Нет, пожалуйста, нет.

— Алло, скорая? Приезжайте срочно. Пищевое отравление. Острое состояние, неукротимая рвота, температура. Угроза потери сознания.

— Нет, Рома, нет, — всхлипнула Марфа. — Не отравление.

— А что? — он наклонился к ее уху.

— Выкидыш.

Роман гипнотизировал дверь, в которую увели Марфу. Просто смотрел, не отрываясь. Ему казалось, что пока он смотрит на эту дверь, с Мрысей ничего плохого не случится. С ней и с… ребенком.

Он смотрел на эту дверь, даже когда звонил Варваре Глебовне. У Романа не возникло даже тени мысли не сообщить о случившемся родителям Марфы. Варвара Глебовна — врач. Она может помочь.

Она должна помочь!

— Рома! — он вздрогнул. И все-таки оторвал взгляд от дверного проема.

К нему быстро подходила Варвара Глебовна. За ее спиной мрачной скалой возвышался муж.

— Ромка, — Варвара Глебовна обессиленно шлепнулась на сиденье рядом, — объясни толком, что случилось с Марфой?! У нее отравление?! Аппендицит?!

— У Марфы… — Рома замялся. Он не мог произнести то слово, которое шепнула ему Мрыся, когда он вызывал «скорую». Нет. Этого не может быть. Не с Марфой. Не с их ребенком. И откуда-то вдруг всплыло другое слово. — У Марфы угроза прерывания.

— Чего прерывания?! — голос Тихона Аристарховича звучит ниже, чем обычно.

— Беременности.

Варвара Глебовна ахнула. А потом резко поднялась на ноги.

— Ждите меня здесь!

Варвару Глебовну пропустили туда, через тот дверной проем, беспрекословно. Все-таки у врачей своя мафия. Это хорошо. Сделайте что-нибудь, Варвара Глебовна.

Пожалуйста.

И Ромка принялся снова гипнотизировать дверной проем. Где-то на краю сознания вертелась мысль, что надо что-то сказать и объяснить бате-два, но дальше мысли это не распространялось. Не хотел говорить сейчас Рома. Не мог. Если его спросят — ответит. Но самым важным делом было сейчас удерживать внимание на простом белом, наполовину стеклянном прямоугольнике дверного проема приемного покоя.

Через сколько времени в нем снова появилась Варвара Глебовна — Рома сказать не смог бы. Но по ее лицу сразу все понял. Лицо мамы Марфы было строгим. И каким-то еще. И губы поджаты.